Лейтенант фок Фельсенбург был в плену в первый раз. Раньше он никогда не думал, что может оказаться в положении военнопленного, а если бы и думал, никак не смог бы представить, что находиться в плену - такое спокойное занятие. Почти... мирное. Уютные комнаты, радушный хозяин. Если б не отсутствие шпаги и не ранение Кальдмеера, можно было бы вообразить, что они в гостях. Дриксенцы гостят в Хексберге. Смешно. И подчас - скучно. Зимы здесь суровые, и даже те несколько светлых дневных часов, которые ночь не успела ещё оттяпать в преддверии излома, за дверями и окнами бушует метель.
Проще говоря, всё то время, когда он не мог быть чем-либо полезен своему адмиралу, Руперт фок Фельсенбург маялся бездельем. Вот и сейчас он следом за Кальдмеером спустился в библиотеку, не рискнуя надолго оставлять того в одиночестве, пусть врач не далее как вчера заявил, что раненый уверенно идёт на поправку. Кальдмеер только мягко усмехнулся, глянув на адъютанта, снял с полки толстый потрёпанный том и устроился в кресле у окна. Руперт же принялся изучать содержимое шкафов - задача нелёгкая, если учесть, что книги в них были самые разнообразные и стояли вразнобой - в надежде обнаружить какой-нибудь солидный труд по медицине: данное себе в тяжёлый час обещание не забылось, Руперт ясно помнил ощущение ужаса и собственного бессилия, испытанное, когда он вытаскивал бессознательного адмирала цур зее с "Ноордкроне". Такое не должно больше повторится.
Долгое время его поиски сопровождались только редким шорохом перелистываемых страниц, поэтому Руперт вздрогнул от неожиданности, услышав ровный голос Кальдмеера:
- Руппи, если вы не определились с выбором, мне бы хотелось кое-что с вами обсудить.
- Да, господин адмирал, - отозвался адъютант, изъявляя готовность обсуждать любую угодную Кальдмееру тему, от побега из Хексберга до воздаяния должного соотечественникам - как погибшим при разгроме дриксенского флота, так и спасшимся.
- Ваше мнение, лейтенат цур зее? - Кальдмеер постучал пальцем по развороту книги.
Руперт проследил взглядом и упёрся в крайне подробную схему морского сражения.
Он не сразу заметил, как адмирал втянул в его в разговор о военной тактике - сначала одного сражения, потом другого, как не сразу заметил и то, что сам Кальдмеер стал высказываться всё меньше и меньше, поощряя Руппи рассуждать вслух вопросами, становящимися всё труднее и труднее, а заметив - смутился, но вдохновлённый одобрением, которое видел в серых глазах, преодолел заминку. Это обсуждение - немного урок, немного экзамен, немного игра, немного военный совет - увлекло его не на шутку, Руперт горячился, становясь то на одну, то на другую, а порой и на третью сторону, схем в книге стало не хватать, срочно потребовалась бумага...
Ротгер Вальдес влетел в библиотеку, как всегда, немного впереди себя.
- Господа, судя по тому, что я слышу, грядёт величайшее за всю историю морское сражение. Чур, я с вами!
Сразу появились и бумага, и вино - "Насухую дела пусть сухопутники обсуждают, вы со мной согласны, адмирал цур зее?" - и возражения Бешеного, которые он вставлял после чуть ли не каждого предложения Руппи. И теперь Вальдес втягивал Кальдмеера в разговор, как тот недавно Руперта, стараясь разговорить, раззадорить Ледяного - и лёд начал подтаивать. Руперт уже почти не раскрывал рта, только слушал заворожённо увлекательный спор двух адмиралов, старась не пропустить ни словечка.
- Это всё не то! - заявил Вальдес, сметая в сторону изрисованные кораблями и стрелками листы. - Давайте так...
Из книг на полу была сооружена причудливо изрезанная береговая линия. "По памяти, - восхитился Руппи, глядя, как Кальдмеер придирчиво поправляет небрежные построения Бешеного - на карту даже не посмотрел!" Кораблями решили признать пустые бутылки, их не хватило - "Господа, нам стоит проявить больше усердия!" - так что флагманы решили сделать из бокалов. "Господин фок Фельсенбург, флагманы нуждаются в изменении осадки... Ну что же вы сидите, разливайте!"
- Та-ак, - приговаривал вице-адмирал, обползая по ковру сотворённое поле - вернее, море - битвы, - позвольте ваш бокал, господин Кальдмеер, теперь это будет ваш "Ноордкроне".
- Ваша, - поправил адмирал цур зее, - то есть, моя. Она. "Ноордкроне" означает "Северная корона".
- Да неужели? - Вальдес засмеялся, чёрные глаза сияли. - Простите за то, что не узнал даму.
И засмеялся снова.
"Северная корона для Ледяного Олафа, ах, как звучит, кошки закатные!"
- А это будет моя "Закатная тварь"... Чему вы улыбаетесь, господин Кальдмеер?
Адмирал цур зее покачал головой, промолчал.
"Закатная тварь Бешеного. Что ж, пожалуй, так и должно быть" .

Сражение затянулось надолго, ужин слугам пришлось накрывать в библиотеке. Наконец, когда были проиграны - "Выиграны, - настаивал Вальдес, хмельной, смеющийся - мы же их все выиграли!" - все возможные варианты, Руперт с тяжёлой от выпитого вина и полученных знаний головой ушёл спать.
Старшие офицеры как более закалённые позиций не сдали, просто Кальдмеер перебазировался с пола в кресло, а Вальдес - на подоконник, потушив перед тем большую часть свечей - ему не нужно было много света, чтобы увидеть бутылку.
Ему не нужен был свет, чтобы знать, что Олаф Кальдмеер здесь, в этой комнате, на расстоянии вытянутой руки.
Ледяной Олаф с северным серебром в волосах.
- Ещё вина, адмирал цур зее?
Кальдмеер молча продемонстрировал наполовину полный бокал.
- Вы почти не пьёте. Врач запретил?
- Напротив, почтенный мэтр рекомендовал мне вино в умеренных количествах для уменьшения головных болей. Оно хорошо помогает при несильных приступах.
- Всё ещё болит?
В голосе Вальдеса слышалось беспокойство, искреннее, неуместное.
- Теперь уже меньше.
- Пейте вино, адмирал цур зее, - такая же искренняя и неуместная теплота, - это урожай хорошего года.
"Кровь" и "Слёзы", сок пьяной от солнца виноградной лозы, главное сокровище Кэналлоа - видимо, иного вина южная половина Вальдеса не признавала. Нет его лучше, нет и дороже. В Дриксен кэналлийское стоит баснословных денег, в Хексберге им поят военнопленных. Вернее сказать, им поят гостей в доме Ротгера Вальдеса, и за то время, что дриксенский адмирал провёл в Хексберге, он выпил больше кэналлийского, чем за всю предыдущую жизнь, но это не отменяет ни их плена, ни вражды между Дриксен и Талигом.
- Знаете, господин Кальдмеер, - послышалось с подоконника, - барон Райнштайнер как-то рассказывал об одном славном северном обычае, связанном с винопитием. Интересно, а в Дриксен...
- Пить на брудершафт я с вами не буду.
На подоконнике сокрушённо вздохнули.
- Вы возмутительный человек, господин Кальдмеер. Возмутительно проницательный и возмутительно жестокий. Но позвольте узнать, почему?
Кальдмеер долго молчал. На подоконнике ждали.
- Вы знаете, почему, господин Вальдес.
- Ни на минуту не забываете, да? - Бешеный легко соскользнул с подоконника, ловкий, как кошка, гибкий, как кошка.
Опасный, как закатная тварь.
- "Ноордкроне" - ваша северная корона, ваши люди, ваш флот, ваш плен, ваша шпага, ваши раны... Наша война. Это же невозможно, адмирал, невыносимо должно быть помнить всё это ежеминутно. Забудьтесь хоть ненадолго, напейтесь...
- Не хочу.
- Ну подеритесь тогда. Хотите набить мне морду? Врежьте хорошенько, полегчает, только не смотрите на меня как на врага.
- Но вы мой враг, господин Вальдес. А я ваш.
- Что, и сейчас?
Бешеный вдруг оказался совсем близко, и адмирал цур зее, едва сознавая, что делает, поднялся с кресла - крайне неуютно было чувстовать, как нависает над ним этот отчаянный марикьяре. Вальдес криво усмехнулся, отступил на шаг.
- Сейчас мы тоже враги? Кальдмеер, на дворе ночь кромешная и метель, все честные люди - и бесчестные, кстати, тоже - сидят по домам, и думать не думают с кем бы то ни было воевать. Все, кроме вас. Неужели вам здесь так плохо? Неужели так плохо то, что вы живы? Неужели...
- Замолчите, - выдохнул Олаф Кальдмеер. Есть предел даже ледяному терпению. - Замолчите, Вальдес. Если бы мы познакомились при иных обстоятельствах, я счёл бы за честь назвать вас своим другом, но всё сложилось так, как сложилось, и ни вам, ни мне этого не изменить.
- Но вы - даже не пытаетесь...
На несколько мучительно долгих мгновений воцарилась тишина.
Кальдмеер провёл рукой по лицу, вдруг почувствовав тяжело навалившуюся усталость.
Бешеный отошёл к окну, нашарил бутылку, сделал несколько глотков прямо из горла.
- Спокойной ночи, господин Вальдес.
Отвернуться и уйти, пока один из них не сказал ещё чего-нибудь.
- Господин Кальдмеер.
Ледяной замер. Затаил дыхание. Обернулся.
- Господин Кальдмеер, возьмите свечу. На лестнице темно.


Следующий день выдался неожиданно ясным. Адмирал цур зее, напротив, был хмур. "Наверное, опять голова болит", думал Руперт с большим, чем обычно, сочувствием, стараясь двигаться как можно тише и завидуя бесшумному и беспохмельному Бешеному, с утра куда-то умчавшемуся по своим сумасшедшим делам - а какими ещё могут быть дела в такой мороз?
Кальдмеер, впрочем, от холодной воды, которую его адъютант пил с жадностью и виноватым видом, отказался, и, как и накануне, обосновался в библиотеке, правда, на этот раз с фолиантом философского содержания. Руперт очень надеялся, что его познания в этой сфере проверке подвергаться не будут. Ну или хотя бы не сегодня.

- У него серебро в волосах, лёд в глазах, стужа в голосе...
- Ещё!
- Он холоден, как зимнее море...
- Ещё!
- Спокоен, как скальный утёс...
- Ещё!
- Когда он рядом, я не могу найти себе места...
- Ещё!
- Когда я не рядом с ним, я ищу его...
- Ещё!
- Он ледяной, а я рядом с ним - горю...
- Ещё! Ещё расскажи!
- Расскажи!
- Покажи!
- Приведи!
- Да, приведи!
- Приведи Ледяного!

Бешеный возник на пороге библиотеки в один миг, словно соткался из воздуха. Улыбнулся.
- Вы весь день здесь провели, адмирал цур зее? Между прочим, очень вредно не бывать на свежем воздухе.
Подошёл, присел на корточки, глянул на обложку книги, ужаснулся.
- А читать то, что вы читаете - ещё вреднее! Мой дорогой военнопленный гость, собирайтесь, мы отправляемся на прогулку. Отказа я не приму, зато обещаю показать наши достопримечательности. Они, правда, сейчас все под снегом, но это их ничуть не портит.

И правда, не портило. Сугробы искрились, отражая звёздный свет, воздух в самом деле был свеж, холоден, вкусен. К вечеру потеплело, и снег падал на землю крупными редкими хлопьями. Вальдес, поначалу что-то рассказывавший, замолк и как-то притих. Кальдмеер не спрашивал, куда его ведут, наслаждаясь морозной тишиной, неспешной прогулкой и присутствием Бешеного по правую руку. Это так легко, так приятно, когда от тебя не требую ответов...
- Господин Кальдмеер, позволите задать вам вопрос?
- Вопросы невозбранимы, ибо у вопрошаемого всегда остаётся возможность на них не отвечать.
- Сегодня же выброшу "Диалоги" этого, как его... В общем, выброшу. Эта книга на вас плохо влияет. Так вот, господин адмирал, вы знаете что-нибудь о кэцхен?
- Сказочные существа Хексберга, якобы хранящие от бед местных моряков? Слышал пару баек, но если в вашей поразительной библиотеке и хранится более полное собрание рассказов об этих существах, то я его не нашёл.
- И не найдётё, эту книгу я выбросил ещё раньше, там такая чушь была написана, право слово. И, хм, насчёт "сказочных" и "якобы"...
- Что?
- Если я скажу, что кэцхен реальны так же, как и мы с вами, хотя и немного иначе, вы мне поверите?
- Если это доставит вам удовольствие.
- Не это... то есть, не поверите. Можете сделать мне небольшое одолжение?
- Извольте.
- Мы, как вы, вероятно, уже заметили, немного поднялись в гору...
- Да уж заметил.
- Чуть повыше на горе растёт дерево...
- Его я заметил тоже.
- Так вот, дорогой адмирал цур зее, не были бы вы так любезны подняться и повесить на дерево эти бусы?
- Любопытно. Я слыхал о бытующем в некоторых краях обычае на зимний излом на счастье украшать деревья бусами и игрушками, но полагал, что это относится к несколько более хвойным породам...
- У нас в Хексберге другой обычай. Но тоже на счастье.

Это было невозможно, потому что такого не бывает. Таких - не бывает. Но они были.
Кружились, прикасались легко, тонкие, крылатые, со звенящими смехом голосами.
- Какой холодный... Ледяной!
- Как айсберг!
- Как камень!
- Но живой!
- Живой!
- Живой!
- Если ты живой - почему не танцуешь?
- Танцуй!
- Со мной!
Ошеломлённый, Ледяной принял протянутую руку. Когда-то давно юный Олаф Кальдмеер учился танцевать с тем же упорством и сосредоточением, с каким обучался фехтованию, вязанию узлов, прокладыванию курса. Знание танцевальных па пригодилось ему ненадолго и забылось быстро, но теперь вдруг поднялось из глубин памяти оказалось таким же естественным, как дыхание. Адмирал Кальдмеер не знал, как следует вести себя со сверхестественными существами - кошки закатные, да он в них даже не верил! - но зато он помнил, как следует вести даму.
Его невесомая дама смеялась.
- Какой галантный!
- Какой вежливый!
- Вот бы Ротгеру поучититься!
- А Ротгер бы поучился!
- А Ротгер бы поучил!
- Пить!
- Любить!
- Жить!
- Ты же живой! Почему не живёшь?
- Почему не любишь?
- Жизнь - для жизни!
- Для танцев!
- Для любви!
- Жизнь - не для боли! - шепнула Кальдмееру его партнёрша, поцеловала в лоб. - Пусть не болит!

Всё исчезло.
Всё - исчезли.
Все они, которых не бывает.
До Кальдмеера донёсся тихий отголосок звонкого девичьего смеха.

- Вы в порядке? - встревоженно рванулся Бешеный навстречу медленно спускавшемусяк Кальдмееру.
Искренняя тревога, искренняя теплота.
- Олаф, вы в порядке?!
Схватил за плечи, прикосновение обожгло через несколько слоёв одежды.
"Вопросы невозбранимы, ибо..."
- Идём домой, - ровно сказал адмирал цур зее. - Холодает.
- Да, - согласился Вальдес, - да, конечно.

В третий раз спросил уже дома, протягивая бокал с подогретым вином:
- Вы в порядке?
- Вальдес, - устало отозвался Олаф Кальдмеер, - сегодня я по вашей милости увидел то, чего, по моему мнению, не может существовать. Как вы считаете, я в порядке?
- Не знаю.
Редкое удовольствие видеть хексбергского вице-адмирала таким растерянным.
- Впрочем, если невозможное возможно, это всё меняет.
- Всё? - Бешеный смотрел жадно, ждуще.
- Всё. Вальдес, вы, кажется, хотели выпить на брудершафт?