Кира, Мора, а теперь Сесна.
Остается в голове, в сердце, в каждой клеточке души.
Мое, всеми лапками и прочими частями маньячной тушки.
И не важно, какой пейринг, знакомы ли тебе герои. Просто твое. От и до. Настроением, чувствами, эмоциями.
Любимый вкус и размер, так сказать.
01.06.2012 в 21:17
Пишет Младшая старшая сестра зельевара:Трава-травищща...
Название: Приручение
Автор: Младшая старшая сестра зельевара
Бета: сама себе бета
Фандом: Мстители
Тайминг: посткинон
Жанр: романс с элементами драмы и флаффа
Пейринг: Беннер/Локи
Рейтинг: PG
Направленность: слэш
Дисклеймер: не мое и не претендую.
Саммари: О попытках проявить милосердие.
От автора и предупреждение в одном флаконе: Автор с детских лет искал оправданий Локи – тогда еще Локи-из-мифов. Теперь нашел. Кроме того, у автора вообще трава по индивидуальному рецепту, так что видение героев тоже может быть очень индивидуальным.
– ...попытка узурпации власти, нарушение клятв и присяг, убийства... – Секретарь бубнит монотонно и усыпляюще, даже ужасающее содержание его речи не спасает положения.
Я сижу в очерченном магией кругу (вообще-то, сиденья там нет, но я нагло устроился на полу – настолько удобно, насколько позволяют наручники). И ухмыляюсь – скучающе и высокомерно. Притворяюсь, конечно, но им это знать ни к чему.
Это я хорошо умею – притворяться. Даже если внутри все скручено в узел, и хочется одного – скорчиться и заскулить, и не видеть, во что превратилась моя жизнь... во что я ее превратил.
– Суд выслушал обе стороны и удаляется для принятия решения. Прежде чем это произойдет, подсудимому предоставляется право признать свою вину и тем облегчить свою участь...
О, вечность! Отберите у этого занудного идиота секретарский жезл и гоните его в шею с трибуны – это же невозможно слушать!..
– Локи, сын Одина, признаешь ли ты себя виновным? – Может, стоит и впрямь пасть им в ноги, покаяться, пустить слезу раскаяния?.. Не дождутся. Может, я и дурак, но гордый.
– Не признаю. Ни виновным, ни сыном Одина. – И бровь изогнуть насмешливо... о, как их скривило! Я молодец, жаль – вечно не в той области.
– Локи! – А, братец вскочил – возмущается.
– Оставь его, сын.
...Все, судьи ушли, сейчас будут решать, как меня побольнее казнить. Самое время начинать нервничать... как жаль, что я начал уже давно.
– Локи... Послушай меня, брат! – О, нет, Тор, только не это... – Ты не должен отдаляться от нас, мы же все равно семья! Признай, что ошибался, встань на путь исправления – и...
– И умри с чистой совестью? – Вот сейчас я не притворяюсь. Мне действительно смешно и мерзко. Лучше бы ты так и оставался недалеким дуболомом, брат. Теперь ты куда невыносимее.
– Нет же! Как ты не понимаешь, что причиняешь боль всем нам: и себе, и мне, и отцу...
– Он мне не отец! И мне нет дела до ваших чувств. А уж у меня чувства и вовсе отсутствуют – я же хримтурс, ледяной великан, забыл? – Ащщщ, проклятье! Что ж не предупредили, что попытка поменять облик кончится такой магической оплеухой? Но, похоже, Тор и так впечатлен – превосходно, может теперь хоть отстанет...
– Откуда в тебе столько злобы, брат?..
– Откуда в тебе столько пафоса, готовишься занять трон, Хлорриди?* – Кажется, за всю жизнь я не улыбался столько, сколько за время суда надо мной.
Покачал головой и поплелся прочь. Ну и катись.
– Всем встать! Суд принял решение!
Сижу. Замечательно – и вызов окружающим, и никто не увидит, что меня ноги не держат. Что же ты мне присудил, Всеотец, Бог Висельников?
– За неисчислимые преступления перед тремя мирами...
Так уж «неисчислимые»! Час назад все назвали, ни одного не позабыли!
– ...за коварство и склонность к предательствам и лжи...
О, как я коварен. Просто слов нет, как коварен, сам в своем коварстве плутаю! Видно потому и проиграл – слишком хитрый.
– ...Локи Лаувейсон...
А куда же дели «Локи, сын Одина»? Все, семья отвергла непутевого сына? Ха, лицемеры...
– ... приговаривается к отчуждению божественной силы и ссылке в Мидгард, под патронаж членов организации «Мстители».
Ч-чего?! Отчуждение силы? Патронаж Мстителей? А как же казнь?..
Видимо, какая-то часть моих эмоций отразилась на лице, потому что по залу прошел злорадный гул. Впрочем, он тут же стих, стоило Одину подняться на ноги.
– Локи, сын мой... – Сын? А кто меня только что «Лаувейсоном» обозвал? – Знаю, я был не прав, когда умалчивал о твоем происхождении, и, возможно, во всем происшедшем есть и моя вина. Но все, что я делал, я делал ради тебя...
Ради меня? Я сейчас расплачусь! Что ты, папенька, тебя никто не винит – пусть только попробует...
Один смотрит мне в лицо и хмурится:
– Однако совершенное тобой нельзя оставить без воздаяния.
«Воздаяние» – слово-то какое...
– ...Ты опьянен жаждой власти и силы, ты забыл о ценности всякой жизни. Возможно, пребывание среди смертных сможет излечить твою душу, и тогда Асгард вновь примет тебя с распростертыми объятиями!
Я смотрю на лица присутствующих в зале – мрачно-злорадные или просто неприязненные – и зло ухмыляюсь. О да. Примет. С распростертыми.
– И именно в надежде на твое исцеление, я даю тебе это...
Вспышка – и на колени мне падает кулон на короткой цепочке. Разумеется, золото, страшно безвкусная подвеска в треть ладони величиной, в виде глаза. Вместо зрачка и радужки – алый камень. Алый с золотом – кричащее сочетание, черный смотрелся бы лучше.
Поднимаю глаза на Одина – очень хочется съязвить: «Что, передать из рук в руки побрезговал? Или побоялся?», но я глотаю эти слова. Нет, я боюсь не его гнева... а того, что он может ответить «Да». Несмотря ни на что – боюсь.
– И что же это? – Брать побрякушку в руки я не спешу.
– Око Судии. Пока камень остается алым – ты должен пребывать в изгнании. Но когда твоя душа очистится от ненависти, злобы и жажды власти, при прикосновении кристалл станет синим, и тогда ты сможешь вернуться домой.
– А, лакмусовая бумажка? – Я расплываюсь в улыбке наивного идиота, встречаюсь с Одином наглым, вызывающим взглядом. Не смотри, не смей на меня смотреть с такой презрительной жалостью, одноглазый лжец! Не склоню головы, не дождешься.
– Тор, Вольштагг, Фандрал – вам поручаю сопроводить Локи в Мидгард.
Ну спасибо.
«Лучше бы меня казнили» – думаю я. А потом поднимаю с колен «Око Судии», несколько секунд смотрю на него... и начинаю хохотать в голос.
Наверное, они решат, что я сошел с ума от злобы.
_____________
* Хлорриди – одно из именований Тора, означает «Повелитель Громов».
Похоже, я уже никогда не смогу пройти по Радужному мосту спокойно, не вспоминая бесконечного падения в бездну... Я закрываю глаза и малодушно радуюсь ощущению чужих пальцев, жестко, до боли сжимающих мои локти – пусть держат крепче, все равно мне теперь бежать некуда.
Как жаль, что Биврёст* все-таки восстановили.
Нас встречает целая толпа солдат с оружием наготове, ну и сами Мстители, конечно. Ну надо же, а я-то думал, что эта веселая компания меньше чем из-за второго вторжения читаури и не подумает собраться! Какой я страшный, оказывается.
Фьюри, еще один одноглазый любитель лжи и умолчания – везет мне на них.
Коулсон – смотрит с превосходством и неприязнью. Разумеется, кто же поверит, что ему не просто повезло с той раной...
Бартон и Романофф… ничего плохого не скажу, эти двое – профессиональные убийцы, а любой профессионализм достоин уважения. Жаль, что у меня не было таких союзников… Впрочем нет, не жаль – не хотелось бы погубить их вместе с собой.
Старк – стоит, сунув руки в карманы дорогого костюма, из-под манжет выглядывают печально знакомые браслеты… скалится весело, а глаза холодные, расчетливые.
Капитан Америка, боже – опять в своем звездно-полосатом трико! Ну, хоть без крылатой маски – и то радость.
Беннер стоит в сторонке, смотрит внимательно и грустно… он всегда внимателен и грустен, когда не проламывает противником пол. С трудом удержав дрожь, отвожу взгляд – вот уж кого одного хватило бы даже на прежнего меня.
– Приветствую, Тор! – звучным голосом опытного говорильщика произносит Фьюри. – Мы рады вновь видеть тебя и твоих друзей на Земле. Но что привело тебя? И что делает здесь он? – И невежливый кивок в мою сторону.
Ого, вот это номер! А господ Мстителей-то, похоже, никто не предупредил о грозящей им радости! Но какой удар по моему самолюбию – я-то думал, они тут ради меня собрались, а у них, похоже, просто встреча выпускников, хе.
Оставив меня в компании Вольштагга и Фандрала, Тор отводит одноглазого в сторону и принимается что-то ему втирать гулким шепотом. Фьюри слушает внимательно, по мере повествования все выше поднимая брови, так что лоб идет глубокими складками. Сейчас ка-ак откажет… вот будет весело.
Не отказывает – подзывает остальных Мстителей и устраивает экспресс-совещание.
Хоть бы сесть предложили.
Впрочем, к их чести – долго стоять не приходится. Всего полчаса ругани сдавленными голосами (меня, что ли, стесняются?) – и вуаля: Тор, мрачный, как Фрейя на похоронах любимой кошки, подходит ко мне.
– Отныне твоя судьба в руках этих людей, брат. Помни, что они, хоть и обязуются беречь твою жизнь, имеют право ответить ударом на удар... Помни и не делай глупостей.
Честное слово, не будь у меня руки скованы за спиной, я бы уткнулся лицом в ладони. А так пришлось ограничиться выразительным закатыванием глаз – рот мне тоже заткнули.
– Не беспокойся, здоровяк, мы его живенько перевоспитаем! – фамильярно похлопав Тора по плечу, заявляет Старк. Ну-ну...
– Хотел бы верить... – Сколько трагизма, Высокий театр потерял ценный кадр в твоем лице, брат.
Мои конвоиры передают меня в руки Капитана Америки и Хоукая. Я делаю вид, что стою посреди степи в одиночестве.
Тор отходит к порогу Биврёста спиной, не отрывая от меня мрачно-тоскливого взгляда. Если бы ты знал, как ты на самом деле жесток, брат мой названый...
Вспышка отворенного пути бьет по глазам, но я не позволяю себе зажмуриться или отвернуться. Я же бог, хоть уже и бывший.
– Ну-с, и что мы с ним будем делать? – деловито потирая руки, интересуется Старк.
О, так вы еще не определились? Как это мило.
– Для начала, думаю, стоит снять эту... этот намордник, – говорит Беннер. Я удивлен, честно: думал, он так и промолчит все время в стороне, а потом свалит. Последний раз, когда он связался со мной и этими милыми ребятками, кончился капитальным ремонтом Хеликаррьера. – Если уж он лишен силы, зачем маска? Чтобы не покусал?
Он бестрепетно протягивает руку, раскрывает защелки... Я делаю резкий рывок головой, щелкаю челюстями в миллиметре от его пальцев.
Беннер нервно отдергивает руку, смотрит изумленно. Маску выронил. Я скалюсь в широчайшей усмешке.
– Псих, – небрежно бросает Романофф, – что с него взять?
Спасибо, милая, я тоже от тебя без ума.
– Нет, господа, вы как хотите, а я за ним присматривать не возьмусь! Он же ведь и загрызть может... – Бартон говорит шутливо, а смотрит тяжело, нехорошо – словно уже примеривается, куда в меня ловчее будет воткнуть парочку стрел.
– Думаю, мы можем содержать его на одной из баз Щ.И.Т.а – там он, по крайней мере, никому не сможет навредить...
Фьюри, благодарю, я знал, что ты меня не подведешь. Сейчас они все быстренько согласятся на этот беспроигрышный вариант, и я смогу спокойно отправиться в камеру. Главное, чтобы она была одиночной.
– Не думаю, что это будет верным решением.
Кто сказал?! Читаури бы тебя взяли, Беннер, что тебе еще надо?
– Брюс? – Вот видишь, и Фьюри тоже недоумевает! Уйди в тень, не мешай.
– Нас попросили присмотреть за ним, дать ему шанс на исправление. Запереть его в камеру прекрасно могли и в Асгарде, значит, нам следует придумать что-то иное...
– Что, например?
– Один из нас может взять его с собой. Найти дело. Показать, что такое – смертная человеческая жизнь.
Нет, нет!
– Взять с собой? Его?! – О, наш капитан наконец-то подал голос. Какая жалость. А я уж думал, он онемел... – Но кто возьмет на себя такую ответственность? Ведь если он вздумает кому-то навредить…
– Трусишь? – насмешливо щурится на него Старк. Вот уж кто отец раздора! А я так, балуюсь на досуге... Но Беннер предотвращает возможную перепалку:
– Думаю, я вполне справлюсь с этим. У меня большой опыт... в укрывании опасных существ.
Нет. Нет. Нет-нет-нет.
– Брюс, мы и так использовали многие рычаги давления, чтобы предоставить тебе большую свободу существования. – Фьюри, где твое красноречие? Где твои замашки манипулятора? Повлияй на эту зеленую тварь! – Если ты сейчас возьмешь на себя эту обузу...
– Предпочитаю камеру. Можно даже ту стеклянную банку. – Говорить высокомерно и холодно, когда во рту пересохло, а руки скованы за спиной, не так легко, как кажется, но у меня хорошо получается. И смерить Беннера брезгливым взглядом – вот так, надеюсь, это отобьет ему желание со мной связываться!
Не нравятся мне их лица...
– Знаешь, если ты сумеешь выдрессировать этого крысеныша – отдам свои лаборатории в пользование. На любой срок. – Угадайте, кто такой добрый?
– В принципе, если не позволить информации об этом инциденте выйти за пределы Щ.И.Т.а... – Ай-ай-ай, Фьюри, где же твое стремление всех контролировать?
– А вы мужественный человек, доктор Беннер! – Капитанчик. Правильно, сам-то побрезговал бы.
– Только, думаю, Фьюри, тебе придется подкинуть им деньжат. Не пускать же его на улицы в этом клоунском наряде! – Кто про что, а баба про тряпки. Зря я на нее сперва дурного слова пожалел...
Похоже, уютная камера откладывается. Ничего, ненадолго – меня в плохие дни даже Бальдр не мог выдержать больше суток.
_____________
* Биврёст – собственно, радужный мост.
– Извини за это, – говорит Беннер.
Мы сидим в паршивой забегаловке в аэропорту какого-то богами забытого городишки. На мне средней паршивости одежда (белая рубашка, джинсы, куртка а-ля байкер – только сапоги свои сменить я отказался наотрез), в тарелке передо мной – средней паршивости еда. Почти нетронутая. Только стопка документов у локтя выглядит новенькой – впрочем, к этим бумажкам понятие качества неприменимо.
– За что именно? – Глядя в точку над его плечом, уточняю я.
Интересно, если его хорошенько взбесить, он отправит меня на базу Щ.И.Т.а?
– За то представление возле... возле Моста. Мы просто оказались не готовы к такому повороту.
– Полагаю, на это Один и рассчитывал.
Мужчина сочувственно улыбается:
– Понимаю, все происходящее кажется довольно унизительным...
– Происходящее не кажется мне унизительным! – фыркаю я. Да, мою фразу можно понять как «Не кажется унизительным, а является им», и Беннер наверняка именно так и понимает, вот только...
Унизительно – это за порогом совершеннолетия узнать, что твой отец – не отец тебе, а ты сам – враг и сын врага, приблуда, крапивное семя.
Унизительно – это пойти путем силы за призрачной целью, за старой мечтой... и в конце пути понять, что ты не шел – ты падал, не только не достигая желаемого, но и попутно разрушая все, что у тебя уже было.
Унизительно – это быть спасенным, когда ты не желал спасения, теми, от кого ты в лучшие дни не принял бы и глотка воды, искать смерти – и в последний миг отступить, трусливо предпочтя пусть подневольное, но предательство.
Унизительно – это вести войну, в которой боишься победить. Произносить речи, в которые не веришь. Уничтожать то, что рад был бы сохранить. И не иметь твердости и отваги остановиться или свернуть – и будь что будет.
Вот, что значит слово «унизительно». А все, что было после победы над читаури – лишь неловкие попытки асов и людей быть милосердными. Вот только меньше всего мне нужно милосердие.
– Юпитер, ты сердишься, значит ты не прав, – Беннер смотрит сочувственно. Он думает, что понимает меня. Дурак.
– Я не сержусь.
– Ты сердишься, больше того – ты мечешься как волк с занозой в лапе, потому что тебе больно. И больно уже давно, может, еще до того, как тебе взбрело в голову украсть тессаракт...
Я молчу. Я не поднимаю взгляда от салфеток в подставке – белые, с карикатурным самолетиком. На крайней пятно посажено.
– Локи... – Несколько секунд он смотрит на меня (я чувствую его взгляд), потом произносит явно не то, что собирался: – Тебе стоит все же доесть свою порцию. Понимаю, еда так себе, но в самолетах подают еще хуже, а до Кампу-Гранди* несколько часов лету.
– Прекрати немедленно.
– Что именно? – Ну да, теперь его очередь задавать этот вопрос.
– Прекрати вести себя со мной, словно со взятым на попечение трудным подростком-сиротой. – Настолько ледяным тоном, насколько я вообще могу. – Если ты забыл, я – бог, да еще и преступник, который...
– ...ходит где вздумается, и гуляет сам по себе.
– Ч-что? – Так, я окончательно перестал понимать его логику!
– Прости, просто ты это свое «Я – бог» произнес с такой интонцией, что я сразу вспомнил: «Я – кот, хожу, где вздумается и гуляю сам по себе». – Все еще посмеиваясь, Беннер несколько секунд смотрит на меня, словно ждет, что я сейчас хлопну себя по лбу и скажу «А-а, ну конечно!», затем его улыбка вянет. – Это Киплинг, сказка про кота.
– В Асгарде иные сказки.
– Я найду тебе эту книгу, думаю, тебе понравится.
– С чего бы?
– А ты похож на этого кота. Дикий, гордый...
Фыркаю.
– ...а к теплу человеческому тянешься.
Я его придушу. Первой же ночью.
_________
* Кампу-Гранди – город в Бразилии.
– Тебе снятся кошмары, – этак мимоходом сообщает Беннер на третье утро, чуть не заставив меня поперхнуться кофе.
Проклятая Бразилия, проклятый кофе, проклятая тонкостенная хибара, где нас поселили, проклятый Беннер...
Жара убивает меня, еще сильнее убивает скука – я не привык так подолгу сидеть без дела. А магическое бессилие страшнее жары и скуки вместе взятых. Я не могу ни-че-го.
Даже отвадить дурные сны.
– С чего ты взял? – Делать хорошую мину при плохой игре – важнейший навык для таких неудачников как я.
– Ты кричал.
– Это проблема? Купи беруши.
Да, я все еще надеюсь его взбесить и отправиться в уютную камеру организации Щ.И.Т. Сегодня в ход идет презрительное равнодушие.
– Это не проблема. Для меня. – Беннер спокоен, как Будда. Все эти три дня я пытался действовать ему на нервы высокомерием, жалобами на быт, насмешками... Бесполезно.
Конечно, я всегда могу перейти к оскорблениям – вот уж в чем я мастер! – но... как бы это ни было унизительно, мне снова не хватает решимости.
– Тогда к чему ты вообще завел этот разговор?
– К тому, что у меня есть лекарства – успокаивающие и снотворное. А если позволишь тебя обследовать, я, возможно, смогу прописать еще что-то.
О. У меня нет слов.
– Беннер, ты постоянно забываешь, с кем имеешь дело.
– Тебя лишили божественной силы.
– Только потому, что изначально я не был богом. Я хримтурс, ётун, чертов ледяной великан, если тебе так понятнее! У меня не бывает проблем со здоровьем, которые можно вылечить таблетками!
Как он отшатнулся! Правильно, никому не понравится синяя красноглазая рожа вместо человеческого лица... Стоп, что... что он делает?!
– Ты позволишь? – И лапу свою мне в лицо... Ну трогай, трогай. Отморозишь пальцы – я не виноват.
Человеческие пальцы кажутся почти раскаленными, я терплю, сколько могу – и меняю облик обратно. Беннер, секунду помедлив, убирает руку, щепотью потирает замерзшие пальцы.
– А так и не скажешь...
– По тебе, знаешь, тоже не скажешь.
Оп. Кажется, попал по больному – вон как помрачнел. Сейчас надо еще что-то добавить про добреньких докторов, норовящих сперва размазать неугодного по полу, а потом взять над ним шефство. Я уже открываю рот... и молчу.
Нет.
Не могу.
Вот смотрю на него – и не могу.
Ведь он, читаури его побери, действительно взял надо мной шефство. И терпит меня. Даже по морде ни разу не дал.
– Так или иначе, если надумаешь все же воспользоваться лекарствами – обращайся. – Встает и уходит. Правильно, у него пациенты, а со стола Локи убирай!..
Ну вот, первая победа – я его разозлил. Что ж мне так паршиво-то?
Может, заодно, вместе с посудой, столы в кухне помыть? А то смотреть страшно.
Снотворное я у Беннера так и не взял. Не потому что мне нравится то, что я вижу по ночам. И даже не потому, что пытаюсь таким образом изводить своего надзирателя, боги с ним, хочет терпеть меня рядом – мешать не буду. В конце концов, от камеры это место отличается ненамного.
А потому, что я и так знаю, что это не поможет. Плевал мой организм на всю эту химию... да и не в нем дело.
Просто меня сломали – там, в темном мире читаури. Я успешно прячу это и от других, и даже от себя, но внутри я все еще остаюсь изуродованной, воющей от ужаса и боли бездумной тварью, которая хочет только одного – чтобы все закончилось. А оно, это «все», не кончается. Оно приходит снова и снова, и мне остается только выть и корчиться, пытаясь укрыться от собственной памяти – как и пристало трусу...
– Médico, médico! Ajuda! Meu pai morreu, ele era muito ruim!* – Кому там не спится в ночь глухую? Приходите утром, как все нормальные люди...
Встать к двери все же приходится – Беннер, умаявшийся вчера с толпой туберкулезников, спит так крепко, что и вторжение ётунов не услышит, а мне этот стук нестерпимо отдается в голову: уже ночи четыре меня мучает бессонница, и я понемногу начинаю разваливаться на части.
– Bem, o que aconteceu? O médico estava muito cansado, e se você veio com essa bobagem...** – интересуюсь я, мрачно рассматривая тощего парнишку на пороге. Босой, рубашка не застегнута, да еще и надета наизнанку, на колене свежая дыра...
– Não, não, nenhum absurdo! Meu pai está doente, muito doente...*** – залопотал, залопотал... Если верить этому лохматому недоразумению в драных штанах, без милостивой помощи несравненного доктора Беннера отец мальчишки скончается в страшных муках от чумы, паралича и эпилепсии одновременно.
Буркнув гостю «Жди!» разворачиваюсь и иду по короткому коридорчику к двери в комнату доктора.
Стучать бесполезно, а потому я просто вхожу.
Комната Беннера совершенно не похожа на мою. Не размерами или набором мебели – тут все одинаково. Просто здесь... живут, а не ночуют. На окне в банке из-под консервированной фасоли растет какая-то зелень, голая стена, разделяющая наши комнаты, увешана какими-то записями, вырезками, схемами, соединенными маркерными линиями прямо по дешевым обоям. На стуле у стола – ворох не разобранной одежды из прачечной, на спинке кровати висят парусиновая куртка, носки и почему-то кусок москитной сетки.
Сам Беннер, помимо тонкого одеяла, укрыт ворохом разрозненных листков, под локтем мерцает планшетник.
– Хэй, доктор! – Я решительно трясу спящего за плечо. – Вставай, к тебе пришли!
– Я сплю...
– А как же врачебный долг?
– И долг пусть тоже спит...
– Беннер, просыпайся. Там парень пришел, говорит, отец помирает. Мне-то все равно, но тебя утром будет мучить совесть. К тому же, он слишком шумный.
Доктор малодушно пытается закопаться под подушку, его и без того вечно растрепанные волосы встают дыбом. Удивившись сам себе, тихо смеюсь, рука невольно тянется пригладить это безобразие... в последний момент меня осеняет более удачная идея, и на шею Беннера ложится ледяная длань хримтурса.
– Локи, мать твою, какого!.. – Как подскочил-то, любо дорого посмотреть!
– К тебе посетитель, срочный, – все еще посмеиваясь, сообщаю я. Беннер несколько секунд смотрит на меня со странным выражением, потом его лицо неожиданно смягчается.
– И что говорит?
– Что его отец мучается страшными муками, умирает страшной смертью, и только ты можешь его спасти.
– А поконкретнее?
– Ну, это ты у него спрашивай, – разворачиваюсь и выхожу. Безымянный проситель все так же мнется у дверей, где я и велел ему ждать, но при взгляде на меня с писком отшатывается, спотыкается о порог и падает.
– Локи! – шипит сзади док. – Будь добр, не пугай человека оригинальной расцветкой!
Оу... я удивленно смотрю на свою руку – мда... вот что недосып с асами делает...
И только когда Беннер уходит, меня догоняет одна удивительная мысль: а ведь доктор спросонья совершенно не испугался. Даже не моргнул.
Что за странный человек?..
__________
* Доктор, доктор! На помощь! Мой отец умирает, ему совсем плохо! (порт.)
** – Ну, что случилось? Доктор сильно устал, и если вы пришли с ерундой... (порт.)
*** – Нет, нет, не ерунда! Мой отец болен, очень болен... (порт.)
Беннер возвращается уже на рассвете.
Спать я так и не ложусь, все равно бесполезно, а потому сижу в кухне и со скуки придумываю самые разные варианты возможного развития событий и причин задержки доктора.
Беннера попытались ограбить на улице.
Беннера заманили в ловушку с целью ограбить.
Беннера заманили в ловушку какие-нибудь спецслужбы.
Беннера собираются сжечь на костре за сожительство с демоном.
Естественно, все это глупости, и док возвращается живой, здоровый и даже не зеленый.
Тяжело ступая, проходит в дом, опускается на стул. Комнату заполняет запах лежачего больного и еще чего-то горько-кислого, смутно знакомого...
– Я в полной растерянности... – Вообще-то, обычно ни Беннер не имеет привычки мне рассказывать о своих делах, ни я вопросов не задаю. Но сейчас его явно пробрало. Что ж, пусть выговорится, а я послушаю, так и быть. Беннер запускает пальцы в волосы. – Ничего подобного не видел. Я не первый год живу в этих местах и знаю наперечет все местные болезни и их симптомы, но тут... Такое впечатление, что у Пьетро – так зовут отца того парнишки – одновременно развились гангрена, эпилепсия и проказа. И все – в течение нескольких дней. Но ведь так не бывает!
– Ну... мало ли неудачников на свете, – пожимаю плечами я. – И что же ты ему прописал?
– Ничего. Я сказал, что мне необходимо обратиться к книгам... Да и у них в доме так душно, что голова не работает совершенно. Да еще эта старуха, визжавшая «Порча! Порча!..» – думал, оглохну...
– Порча? – Я поднимаю на него глаза, втягиваю носом воздух... И в голове у меня словно что-то щелкает: я внезапно вспоминаю, где встречал этот резкий кисловато-горький запах.
Чтобы удостовериться, я подскакиваю к Беннеру и, схватив его за руки, принюхиваюсь к кистям.
Так и есть.
– Эээ... Локи? Ты в порядке?
– Он проклят.
– Кто?
– Твой пациент – он проклят. У тебя все руки провоняли его порчей.
– Ну, вообще-то лежачие больные всегда пахнут... неприятно.
– Я не про этот запах, про другой – ты его не можешь почувствовать. Настоятельно советую сходить до ручья и обмыть руки проточной водой. А еще лучше – всему ополоснуться. И тебе сразу станет легче.
– Локи, подожди, что за ерунду ты несешь? Какие еще проклятия? Какая порча?
– Беннер. Проснись. Кто я, по-твоему?
– Ты? Локи, хримтурс, бывший ас... Твою. Мать. – Так, до него, наконец, дошло, превосходно.
– Сообразил? Тогда катись к ручью, не прованивай дом порчей.
Ошеломленный Беннер покорно позволяет спровадить себя наружу, а когда возвращается – посвежевший и с мокрой головой – кухня уже проветрена, а на столе стоят две кружки с чаем. От его улыбки, обращенной ко мне, становится как-то муторно и неудобно. Можно подумать, великое дело – чай!
– Только потому что тебе нужна ясная голова, – предупреждающим тоном сообщаю я. Он кивает и стирает с лица это дурацкое выражение, но в глазах все равно что-то мелькает. Делаю вид, что поверил.
– Так что там с проклятием? – Интересуется Беннер, с наслаждением вдыхая запах чая. Ну-ну, прямо не пакетик с чайной пылью преет в кружке, а какой-нибудь «молочный улун» заварен по всем правилам!
– Что-что... порча и все. Все подобные проклятия достаточно просты, но преодолеть их силами лекарств невозможно. Так что помрет ваш Пьетро.
Так. Что я не то опять сказал?
– Ты ему не поможешь?
– Я?!
– Ну ты же сам сказал, что подобные проклятия просты, а ты сведущ в магии... Локи, я... я прошу тебя. Будь милосерднее к людям... – Читаури тебя побери, Беннер, не смотри на меня так!
– Ты забываешь об одной маленькой детали...
– Какой? Что ты не человек? – Беннер щурится, словно захлопывая какие-то створки в душе. Ну вот, сам придумал, сам обиделся.
– Нет, дорогуша... Что я лишен гребаной силы!!! И просто-напросто неспособен ему помочь, даже будь у меня такое желание!
Моя кружка с грохотом катится по полу, расплескивая остывший чай. Я смотрю на нее почти с ненавистью.
Потом выхожу.
– Локи! – Кричит вслед Беннер. Я останавливаюсь, но не оборачиваюсь. Нет, убирать не буду, иди в бездну. – Прости. Я не хотел оскорбить... я вовсе не думаю про тебя так плохо.
– Да при чем тут ты и твои мысли, Беннер?
Причем тут ты...
Идея осеняет меня следующей ночью, точнее, уже почти утром, на фоне очередного приступа бессонницы.
Я же ётун! Я по-прежнему могу менять облик, а значит – магия у меня есть, просто она... иная. А значит, ее можно преобразовать!
Бессонная апатия сменяется лихорадочной деятельностью.
Так, мне нужно немного серебра, хрусталь, рубин или гранат – какая жалость, что уже нельзя использовать Око Судии! – жертвенная кровь, мой старый нагрудник – куда я его засунул? – инструменты, горелка, что еще?... Проклятье, Беннер, вставай! Никаких спать! Хочешь спасти пациента? Тогда ноги в руки и поехали в город!
***
– Это была потрясающая ночь, дорогой! – Мурлычу я, потягиваясь.
Клюющий носом Беннер смотрит на меня со смесью усталости, ненависти и восхищения – уснуть я ему так и не дал, даже после возвращения из внеурочной поездки за недостающими составляющими: хрусталем и сердоликом – увы, гранаты, как и рубины, оказались нам не по карману, – серебром, живой курицей (кошка была бы куда лучше, но тут воспротивился Беннер), парочкой-тройкой инструментов...
А по возвращении я, оккупировав оборудованную в пристройке лабораторию и в принудительном порядке назначив доктора подмастерьем, принялся перековывать бронзовую часть своего нагрудника в артефакт. Удивительно, как легко превратить хорошую биологическую лабораторию в посредственную ювелирную мастерскую...
Теперь плод моих трудов лежит на столе, поблескивая в лучах вечернего солнца: бронзовая гривна – плоское ожерелье под горло – с серебряной насечкой и двойным зубчатым рядом треугольных камней, с выбитой между ними вязью рунических символов. Конечно, если присмотреться, становится видно, что не все хрустальные и сердоликовые треугольники действительно равносторонни, а узор рун не слишком ровен... но я все равно горд собой: провернуть такую работу с такими инструментами и в такой срок!
– И что же тебе дает эта... вещь? – Явно проглотив куда более оскорбительное определение, интересуется Беннер. Я смеюсь – лохматый (больше чем обычно), перепачканный копотью и брызгами крови (безмозглая птица, лишившись головы, успела еще попрыгать, настегав меня по лицу крыльями и украсив все вокруг алыми каплями), усталый и непонимающий, доктор вызывает почти умиление.
– Магию, мой дорогой доктор! Магию! – Качаю на ладони еще теплый металл, потом сжимаю пальцы и резким движением посылаю вперед короткую зеленоватую молнию – не все же Тору с электричеством баловаться! Пальцы на мгновение обжигают грани артефакта, видимо, сжал слишком сильно. – Видишь? Магия снова при мне!
– И что, теперь берегись смертный мир? – Беннер спрашивает насмешливо, но взгляд серьезен.
– Нужны вы мне!
– Еще пару месяцев назад были нужны.
Я отворачиваюсь, несколько секунд молчу, потом через силу признаюсь:
– Да не были... Я... всего лишь хотел жить. Читаури – не лучшие союзники, знаешь ли.
Беннер молчит.
Я обхватываю себя за плечи, гривна врезается острым краем в бок.
– Ну да, я трус и подлец, ты же это давно знаешь! Да, я подставил Землю только чтобы сохранить свое жалкое существование!.. В конце концов, я маг, а не воин, я не умею терпеть пытки!..
Беннер молчит.
Внутри у меня поднимается злость, замешанная на унижении. Я резко разворачиваюсь, вскидывая руку с артефактом, еще не зная толком, что собираюсь сделать – но готовый ударить, отбросить...
Он стоит за самой моей спиной.
Приподняв руку, словно собирался положить ладонь мне на плечо... или погладить по голове.
Я замираю на мгновение – и отшатываюсь, так и не ударив. Чертов мутант, как он подкрался?..
– Так вот почему ты кричишь во сне, – медленно опуская руку, произносит Беннер.
– Не твое дело.
– Глупый ребенок. – Он делает шаг вперед и все-таки касается моего плеча. – Почему ты не попросил помощи?
– А почему ты продолжаешь сидеть в глуши, хотя власти тебя больше не преследуют? – Я пытаюсь стряхнуть его руку, но не выходит.
– Потому что здесь есть те, кому нужны мои знания. Потому что здесь я, в случае чего, причиню меньше вреда, чем в каком-нибудь крупном городе. Почему ты не попросил помощи, Локи?
Он чуть сжимает пальцы, не отводит взгляда – проклятый терпеливый святоша-Беннер, с его всепрощением...
Я закрываю глаза – так становится самую малость легче – и говорю – шепотом, едва слышно.
– Как я мог, Беннер?.. Как я мог просить о помощи тех, кого предал? Просить их воевать за меня, умереть за меня?.. – Я устало накрываю ладонью лицо, собираюсь с силами и едко усмехаюсь: – Впрочем, мне это не помогло, верно? Только шире стал круг тех, кому я принес беду.
Я наконец стряхиваю чужую руку и выхожу.
– Глупый ребенок, – тихо, будто самому себе, повторяет позади Беннер. – Глупый ребенок...
Я делаю вид, что не слышу.
Порча на Пьетро оказалась из самых мерзких – на крови и прахе, на земле и железе.
Я долго перебираю липкие незримые нити, пытаясь понять, можно ли что-то еще сделать. Семейство проклятого стоит у меня за спиной в полном составе – мать, жена, двое сыновей и дочь – но тишина почти нереальная, видимо, давешний балабол успел в красках расписать, как я страшен на самом деле. Что не может не радовать.
– Ну, что скажешь, Локи? – не выдерживает Беннер.
– Что ты слишком сильно нервничаешь, – огрызаюсь я. – Я попытаюсь, но времени прошло много, так что ничего обещать не могу.
Среди хозяев пробегает шепоток, а через мгновение они всем составом рушатся передо мной на колени, невнятно воя что-то умоляющее.
Какая мерзость.
– Так, все кроме Беннера – вон! – рявкаю я, позволяя ётунскому облику на мгновение проглянуть сквозь человеческую внешность. Вой обрывается на полуслове, и комната пустеет в считанные секунды.
– Никакого понятия о конспирации, – со скрытым облегчением в голосе произносит доктор.
– Кто бы говорил...
Я вновь сосредоточиваюсь на проклятии, пробегаюсь взглядом по паутине линий, мысленно отмечаю узловые точки...
Приступим.
Первые капли магии стекают с пальцев мягко, почти как прежде, и я смелею... только чтобы в следующие секунды судорожно вдохнуть сквозь зубы от боли – холодившая шею гривна внезапно оборачивается огненной гарротой*, и с каждой секундой становится все горячее.
Руки движутся почти сами по себе – все мои силы уходят на то, чтобы не кричать и не пытаться сорвать с себя это орудие пытки. Начав заклинание, нельзя останавливаться, нельзя отвлекаться – иначе результат будет непредсказуем.
И я терплю. Сжимаю зубы, дышу носом, размеренно и последовательно расплетаю узлы порчи... Кажется, я уже чувствую запах паленого.
...Последний узел, последняя нить – чужое творение превращается в комок пыльной паутины, последним движением руки я отправляю его прочь и, не в силах больше сдержаться, с прорвавшимся воем срываю с шеи раскаленное украшение, отбрасываю его в сторону...
– Локи? Что не так? Локи! – В бездну, Беннер, в бездну!
Я бегу прочь.
______________
*Гаррота – петля, позднее – металлический ошейник с винтом, предназначенные для казни через удушение.
Позже, когда доктор без стука входит в мою комнату, она походит на развалины Ётунхейма. Мебель переломана, кровать, которую сломать не удалось, перевернута на бок, вещи из развалившегося шкафчика мокнут в лужах воды, стекающей с заиндевевших стен.
Я сижу в центре разгрома, прислонившись спиной к днищу кровати и не шевелюсь.
– Локи! – Беннер бросается ко мне с беспокойством, достойным лучшего объекта. – Что произошло?!
– Плохой день. – Я растягиваю губы в усмешке, но они не слушаются. Должно быть, страшный получается оскал... Плевать.
Док бесцеремонно хватает меня за плечи, встряхивает. Сил сопротивляться нет, их нет настолько, что я не могу удержать прямо голову, и она мотается взад-вперед, стукаясь затылком в доски кроватного днища.
– Да что с тобой! Локи, черт тебя побери, приди в себя!
– Беннер, иди в задницу...
Хлоп!
Я медленно – руки тоже толком не слушаются – поднимаю ладонь к лицу, к горящей от пощечины щеке, и с некоторым трудом фокусирую взгляд на человеке напротив. «Вот тебе и святоша» – вяло бултыхнулось в голове.
– Приди в себя. Что произошло? Почему ты сбежал?
– Потому что иначе я разнес бы все там, а не здесь. – Так, это было не слишком приятно для самолюбия, но все-таки – спасибо, Беннер, я наконец-то взял себя в руки. Правда, вслух я этого не произнесу, не надейся.
– Оххх... – Беннер сжимает виски пальцами, видимо, призывая все свое терпение. – Ты можешь просто ответить на вопрос – Что. Сегодня. Произошло? Почему ты сбежал, словно за тобой черти гнались? Почему бросил свою поб... свой артефакт?
– А ты его в руки брать не пытался? – едко интересуюсь я.
– Пытался. Жжется. Пришлось в куртку завернуть.
– Вот и мне... жглось. – Я медлю пару секунд, а потом решительно – пусть видит, что уж там, – оттягиваю ворот.
Беннер издает какое-то приглушенное карканье, словно ему вдруг становится трудно дышать. Протягивает руку, замирает, не донеся.
– Вставай, нужно обработать тебе ожоги.
– Это ни к чему.
– Они могут загноиться, в здешнем климате это легче легкого!
– Беннер... у меня превосходная регенерация, если ты забыл. Не Халк, конечно, но к вечеру только шрамы останутся.
– Регенерация заражения не отменяет. Идем в кухню.
Приходится идти – доктор выглядит донельзя решительно. На кухне меня вынуждают сесть на табурет в центре и снять рубашку (подплавленная, грязная и мокрая – только выкинуть), после чего принимаются обрабатывать глубокие ожоги.
– Послушай, – говорит Беннер, уже берясь за бинты. – А зачем ты вообще довел себя до такого состояния? Это же не в один момент все так... сгорело.
– Затем, что лучше терпеть ожоги, чем последствия неоконченного заклятия. – Я покорно отклоняю голову чуть в сторону, и волосы падают на лицо. – Да и читаури с ними, с ожогами...
– Ну знаешь, от таких ран отмахнуться... проблематично!
– Беннер... – Закрываю глаза, сжимаю пальцами переносицу, стараясь не шевелить плечами. – Ты не понимаешь.
– Не понимаю. Ну ошибся в расчетах... или в чем там. Исправишь и будешь колдовать спокойно.
– Не исправлю, черт побери, в том-то и дело что не исправлю!.. Я знал, что такой эффект возможен, но надеялся избежать. Не повезло.
Я искривляю губы в подобии усмешки, старательно не глядя на собеседника. Тот аккуратно и спокойно закрепляет кончик бинта.
– Мы, люди, в большинстве своем живем без магии с самого рождения. И ничего. Если, конечно, смертные для тебя хоть какой-то авторитет. – Доктор пожимает плечами. Закончив бинтовать, он не принимается собирать аптечку, как обычно, а прислоняется к краю стола, неотрывно глядя на меня со странным выражением в глазах.
Зло смеюсь:
– Я умел только колдовать, Беннер, только колдовать!.. А теперь я бесполезен, даже хуже, чем бесполезен – я... беспомощен! От меня остался жалкий огрызок, не стоящий ничего. Особенно – чьей-либо помощи, если вспомнить, что я успел натворить.
– Такое самобичевание на тебя не похоже.
– Не похоже? А что тогда похоже? Что ты вообще знаешь обо мне? Рассказы моего сводного брата – доброго, но недалекого? Несколько моих пафосных и насквозь фальшивых речей в нашей недолгой войне? Что? Проклятье, Беннер, хоть ты не строй из себя знатока моей души и моих мотивов!
Он не отводит взгляда, словно не замечая моей злости. Лишь пожимает плечами:
– Я знаю, что ты – ранняя пташка, встаешь чуть не с солнцем, даже если поздно лег. Я знаю, что ты плохо переносишь местный климат, но почему-то именно на это никогда не жалуешьcя. Я знаю, что ты ешь мало соли и не любишь приторно-сладкое...
– Перестань.
– Я знаю, – безжалостно продолжает Беннер, – что ты кричишь по ночам, и что снятся тебе читаури. Я знаю, что ты очень боишься показать малейшую слабость, а потому ершишься и язвишь, а злее всего ругаешь и оскорбляешь то, что тебе дорого. Я знаю, что ты не так уж злобен и коварен, хотя и любишь поиграть словами и чувствами. Я знаю, что ты отчаянно мечтаешь получить прощение семьи, но никогда не попросишь о нем, а получив – не примешь...
– Хватит!!
Он послушно замолкает, а я... а я не нахожу слов. Меня словно раздели и выставили на всеобщее обозрение. Словно выбили из рук оружие. Словно... еще раз лишили магии.
Я задыхаюсь, я в ужасе – даже в своем втором обличье этот человек не страшил меня так, как сейчас. Где, когда он научился быть таким безжалостным? И почему именно сейчас – когда я измучен болью и последним поражением? Я закрываю глаза, медленно обхватываю руками плечи, унимая дрожь.
Кто рассказал тебе о силе слов, молчун-доктор? Уж не я ли тебе показал пример?..
– Хватит... довольно... я понял. Ты... чего ты хочешь?
– Прости?
– Чего ты хочешь... за молчание?
Долго, почти вечность, Беннер молча смотрит на меня... потом тяжело, веско качает головой:
– Ты совершенно ничего не понял, Локи.
И уходит.
Я снова проиграл. Знать бы еще – в чем.
Они прилетают за час до полудня, когда все живое в округе норовит укрыться в тени и замереть. Я тоже прячусь в доме, совершенно измученный духотой и жарой.
И молчанием, так и царящим в доме с той нашей с Беннером размолвки.
Для разнообразия, появление этих двоих не сопровождается спецэффектами – ну сел в стороне вертолет, подумаешь... Тут много кто летает.
Вот только я сразу чувствую, кто прибыл на борту этого транспорта – даже с такого расстояния.
Мой сосед встречает гостей возле калитки, я же предпочитаю понаблюдать со стороны.
– Брюс, дружище! Ну, как ты тут? Не загрыз еще тебя наш ётун? – Жизнерадостный Старк – отвратное зрелище, на мой вкус.
– Приветствую, друг мой. – И братец припожаловал...
– Ну что ты, Тони, мы прекрасно ладим, – да уж, особенно последние три дня. – Рад видеть тебя, Тор. Идемте в дом.
Я мрачно наблюдаю, как эта дружная троица шагает к веранде, когда в голову внезапно приходит идея. Всего лишь маленькая шалость... зато какой будет эффект!
На лицо вползает мерзкая усмешка, которую, кажется, я совершенно разучился изображать за последние месяцы. Ух, какой я гадкий, сам себя люблю!
Когда гости переступают порог дома, я уже суечусь на кухне, расставляя нехитрое угощение – галеты, джем в глиняной мисочке, свежий хлеб.
– Э... Локи? У нас... гости, – неуверенно сообщает Беннер, заглядывая на звуки.
– Да-да, я видел, как садился вертолет, – с лучезарной улыбкой откликаюсь я (доктор, узрев выражение моего лица невольно отшатывается). – Чайник сейчас вскипит. Проходите за стол, не стесняйтесь! – Это уже Старку и Тору, застывшим позади Беннера.
– Знаешь, Брюс, я конечно догадывался, что ты гений, но... – Старк нервно оттягивает пальцем ворот дорогой черной футболки. – Ты его на таблетках держишь, что ли?
Я улыбаюсь еще нежнее, повожу рукой в сторону стола:
– Тони, Тор, брат мой – проходите же. – Гости пытаются отступить назад как можно незаметнее. – И не говорите таких страшных вещей – «на таблетках»! К чему насилие и химия, когда на свете есть древнейшая и величайшая из магий?
К концу этого монолога я уже едва удерживаю на лице вдохновенно-счастливо-идиотическое выражение: Старк кажется потерял дар речи, и лишь героическими усилиями сдерживает нервный кашель, а Тор вообще застыл, как рыба во льду – рот приоткрыт, глаза круглые и без единой мысли...
– И-и... что же это за магия такая? – интересуется Тони, напрягая плечи – похоже, если я сделаю хоть одно резкое движение, припрятанный в вертолете костюм испортит нам стену.
Я встречаюсь со Старком взглядом, успокаивающе улыбаюсь, потом подхожу к Беннеру со спины, медовым голосом сообщаю:
– Как это – какая? Любовь, разумеется! – и, приобняв доктора одной рукой (как удобно, что он ниже меня ростом!), игриво целую его в шею.
Тор с грохотом роняет молот – впервые на моей памяти.
Старк заходится судорожным кашлем.
Беннер аккуратно высвобождается из моих полуобъятий, пару мгновений смотрит сложным нечитаемым взглядом на Тора и Старка, на промявшиеся доски пола, на меня – и ровно-ровно говорит:
– Чинить пол будешь ты.
И выходит.
А через несколько секунд стукает входная дверь, и с улицы доносится звук, подозрительно напоминающий сдавленный хохот.
– Психи, два сапога – пара!.. – Стонет в ладони Старк.
Я не отвечаю ему, сидя прямо на полу и умирая от смеха.
Поломанные доски на кухне я честно сменил – признаться, за ту радость, что я получил, наблюдая, как мой брат, красный от смущения, пытается выяснить у Беннера, не называя вещи своими именами, действительно ли мы с ним трахаемся, – за это зрелище я бы не поленился весь пол в доме переложить.
А позже, когда гости, не высидев и часа, сбежали, док посетил всех запланированных на вторую половину дня пациентов, а я закончил с ремонтом, мы сидим на кухне и ужинаем.
– Ну, и что это было? – интересуется Беннер, отставляя в сторону кружку.
– Месть. Маленькая, – подумав, уточняю я.
– Кому именно?
– Всем понемногу. – Я издаю невольный смешок. – Честно говоря, я был готов к тому, что ты врежешь мне с разворота за такие шутки.
– О, ну что ты, это было даже... приятно, – проникновенно говорит доктор. Любуется несколько секунд моим ошалевшим лицом (каюсь, немного подыграл), и смеется: – Не пугайся, с непристойными предложениями не полезу.
Я сдерживаю рвущееся с языка ехидное «Какая жалость!» и поднимаюсь собрать посуду.
– Кстати, ты, кажется, недавно говорил, что не умеешь ничего кроме колдовства... – помедлив, негромко произносит за спиной Беннер. – А пол починил вполне умело. И мебель в своей комнате – тоже.
Я замираю. Настроение моментально портится, но я заставляю себя отвечать ровно – в конце концов, я должен Беннеру: за ту истерику и за сегодняшнее представление.
Снова берусь за посуду.
– В тот раз я... не совсем точно выразился. И я, и Тор умеем многое – работать с деревом и металлом, чинить и стирать одежду, готовить... Принц Асгарда не имеет права быть белоручкой и зависеть от слуг – иначе кому он нужен на троне, умеющий только командовать? Но сделать одно из этих занятий своей профессией? Делом жизни?..
– Что, недостаточно почетно? – будь эти слова сказаны чуть более насмешливым тоном, я бы Беннеру врезал. Но он говорит так, словно всего лишь пытается понять, и я объясняю:
– Не в этом дело. Просто ни одним из этих дел я не владею как мастер. Как и Тор, впрочем – он профессиональный воин, я – заклинатель. Но не столяр, не кузнец.
Беннер молчит какое-то время, потом поднимается и, взяв полотенце, начинает вытирать тарелки.
– Кажется, я понимаю. Но... если ты задержишься на Земле, тебе нужно искать себе какое-то занятие.
Я чувствую, как щекам внезапно становится нестерпимо жарко – от мысли, что все это время я, по сути, сидел на иждивении у доктора, – внутренности скручивает запоздалым стыдом и унижением. Беннер же, словно прочтя эти мои мысли, добавляет:
– Дело даже не в деньгах – сам видишь, в этих местах они уходят медленно. Но я же вижу, как тяготит тебя безделье.
– И что... ты предлагаешь? – искоса глянув на стоящего рядом, мрачно интересуюсь я.
– Ну... есть у меня одна мысль. Скажи-ка, сколькими земными языками ты владеешь?
– Ну, и как успехи? – интересуется Беннер, появляясь на пороге комнаты.
– Разрываюсь между двумя желаниями – убить тебя за твою идею, либо плюнуть на убийство и отправиться спать. – Я откидываюсь на спинку кровати, тру ноющие глаза.
– Что, неужели все так плохо?
– О, более чем, – кисло говорю я. – Мало того, что я вынужден читать этот невменяемый бред на английском, мне его приходится еще и переводить! На португальский! Художественно!
Беннер смеется, присаживается рядом, пытаясь заглянуть в экран стоящего у меня на коленях ноутбука.
– И что же ты такое читаешь? Конференцию ЮНЕСКО о правах детей?
Я пытаюсь захлопнуть бук, но Беннер неожиданно выхватывает его у меня и в следующий момент уже вчитывается в строки исходного текста. Я с тихим стоном утыкаюсь в ладони лицом.
– «Хидеми, – тихо позвал Масао, входя в комнату и отыскивая взглядом жену. Она лежала умиротворенная, закутанная в одеяла, и слегка вздрагивала. Волосы спутались вокруг бледного лица, но в этот момент она показалась Масао невыразимо прекрасной. Хидеми держала туго спеленутого, самого идеального ребенка, какого когда-либо видел Масао...» Локи... это что? – тихо спрашивает Беннер, глядя на меня грустно и строго, как на душевнобольного.
– Женский роман, не видишь разве? – раздраженно говорю я. – Даниэла Стил, «Безмолвная честь»*.
– Но почему, Локи? Почему роман? – не меняя интонации.
– Да потому что непроверенному новичку вроде меня ничего пристойнее издательства не доверили! – Я взрываюсь. – И, проклятье, как же меня заколебала уже эта безмозглая дура Хидеми! Которая «в шумных Соединенных Штатах, повстречала свою любовь – милого, обаятельного Питера Дженкинса», тьфу!!!
Несколько секунд Беннер все так же скорбно смотрит на мои метания (я в раздражении вскочил на ноги и теперь бегаю из угла в угол), затем аккуратно отставляет в сторону ноутбук... и складывается пополам в приступе истерического хохота.
– Чшто ты ржешшь, сскотина?! – Я подскакиваю к мерзавцу и бью его по трясущимся от смеха плечам – раз, другой, а на следующем замахе он внезапно выпрямляется, хватает меня за руку и дергает.
Я такого коварства не ожидал, а потому теряю равновесие и падаю, в падении, впрочем, извернувшись и заехав Беннеру в бок коленом. Тот не остается в долгу и довольно жестко припечатывает меня спиной к тощему матрасу, сжимая мои запястья и придавливая коленом ноги. Проклятье, ну и хватка у него – как у голема, не вырвешься!
– Что, воспользовался-таки силой Халка? – шиплю я ему в лицо.
– Нет, – на удивление мирно отвечает Беннер. Помедлив секунду, разжимает хватку, выпрямляется, откидывает с лица волосы. – Я, знаешь ли, и сам по себе уже давно не кабинетный ученый.
– Слезь с меня уже, дикий ученый! – ворчу я, пытаясь брыкнуть Беннера хоть куда-нибудь, но удача не на моей стороне, как обычно.
– Ты, кстати, ведь тоже не воспользовался своей силой хримтурса.
– На что это ты намекаешь?
– Я? Ни на что, просто удивляюсь вслух, – смеется «дикий ученый». – Идем, я ужин приготовил.
Остаток вечера я размышляю над произошедшим. Вывод, к которому я в итоге прихожу, неутешителен: похоже, я начал Беннеру доверять.
И он об этом знает, что самое печальное.
________
*Реально существующий роман. И цитата настоящая.
Два месяца спустя, в начале сезона дождей, Беннер уезжает.
«Это всего на несколько дней», – говорит он, укладывая в сумку весь свой небогатый гардероб.
«Просто им требуется моя консультация», – говорит он, стараясь не встречаться взглядом ни со мной, ни со своим отражением.
Я молчу.
Я мог бы сказать: «Беннер, тут и дураку ясно, что Мстители опять повстречали противника не по зубам и им нужен Халк». Но он это и сам прекрасно понимает.
А потому я молчу, и только уже стоя на веранде, говорю ему вслед:
– Только не бери его под опеку.
– Кого? – Беннер, вздрогнув, оборачивается.
– Того, кем будешь ломать пол на этот раз, – говорю я, и сам едва не кривлюсь от беспомощности и злобы этих слов.
– Хорошо, не буду. – Беннер, как ни странно, словно приободряется. – Не разрушь тут без меня дом.
– Это будет сложно, но я постараюсь.
А потом он уходит – его ждет знакомый уже вертолет.
Я возвращаюсь в дом.
Проходит несколько дней – пять, если быть точным.
Я старательно наслаждаюсь свободой и уединением. Готовлю почти без соли, просиживаю ночи за переводом (Хидеми все так же глупа и раздражающа, но роман близится к концу, что радует), отсыпаясь днем, радуюсь отсутствию бесконечных беннеровских посетителей.
Еще пять дней.
Пресная еда, не приправленная ворчанием Беннера, теряет половину своей прелести. Ночные бдения не дают облегчения – теперь кошмары приходят и днем, и как ни странно, раньше они были как будто легче.
На тринадцатый день отсутствия Беннера я, выйдя за продуктами, слышу за спиной шепотки на тему того, что «parece, ser bastante o demônio torturado ao médico e ele fugiu»*.
Ловлю себя на том, что нахожу такой исход... неприятным.
К концу третьей недели я признаюсь себе, что беспокоюсь за Беннера... ну хорошо, беспокоюсь и скучаю.
С ним все же лучше, чем в одиночестве.
В одну из ночей четвертой недели я просыпаюсь с дико колотящимся сердцем и трясущимися руками. Мне снился обезглавленный Беннер. Я просиживаю до рассвета на кухне со стаканом дурного местного пойла, выдаваемого за виски, а потом откапываю в своих вещах гривну и произношу простое заклинание.
Жив и здоров, скотина...
Ожог на ладони, как ни странно, почти не мешает заснуть.
__________
* «Похоже, демон совсем допек доктора, и тот сбежал». (порт.)
***
Он возвращается ровно через месяц.
На улице уже третий день без передышки льет страшенный ливень, перевод романа на стадии финальной вычитки, а потому я особенно часто отвлекаюсь от работы под любым предлогом – выпить чаю, дать отдых глазам, проверить, не кончился ли дождь... И, в очередной раз выйдя на залитую веранду, вижу знакомую фигуру у калитки.
И словно что-то внутри разжимается, пока я смотрю на него.
Как под заклятием, я делаю вперед шаг, другой... На голову мне обрушивается дождь, но мне уже наплевать, я стою напротив Беннера и смотрю на него.
Осунувшийся, бледный. В облепивших голову мокрых волосах прибавилось седины.
А взгляд – горько-нежный.
– Здравствуй, Локи, – говорит он.
– Вернулся все-таки.
– Да.
Пауза. Дождь бьет по плечам.
– Их проблема была... сложной. Многоступенчатой, – говорит Беннер, и в его голосе слышится извинение.
– Я так и понял.
– Локи, ты...
– Да.
– Ты ведь еще не знаешь, что я хочу спросить?
– Неважно. Да.
У него шершавый от щетины подбородок, холодная от дождя кожа и мягкие губы.
Я закрываю глаза, касаюсь его щеки самыми кончиками пальцев. Наш поцелуй – и не поцелуй почти, только прикосновение губ.
– Я... тебя ждал, – говорю я.
Брюс всматривается в мое лицо – пристально, ищуще – и тепло улыбается.
– Я тоже ждал возвращения.
– Локи?
– Ммм? – рассеянно, не поднимая головы, откликается тот, погруженный в пучины очередного – на этот раз немецкого – текста.
– Это что? – Беннер демонстрирует темноволосой макушке медальон на короткой цепочке. Локи наконец поднимает голову, несколько секунд с легким отвращением изучает предмет и недоуменно интересуется:
– Где ты его взял?
– Как ни странно, в своей лаборатории, в куче отработанных образцов. Так что это, очередной твой эксперимент?
– Беннер, – с жалостью откликается Локи. – Откуда бы я взял столько золота для подобных экспериментов? Это «Око Судии», мне его Один дал после суда.
– На память, что ли?
– Почти. Он сказал, что я смогу вернуться в Асгард, когда камень станет синим.
Несколько секунд Беннер пристально изучает кристалл в «зрачке» Ока, потом на всякий случай уточняет:
– А сейчас он какой?
– Синий.
– Э... А почему ты... ты разве не хочешь вернуться?
– Уже устал от меня? – Локи насмешливо щурит светлые глаза, но Брюсу хорошо заметна тень тревоги в глубине.
– Глупости, – говорит он с абсолютной уверенностью. – Просто мне казалось, что ты... хочешь вернуться домой. Оправдаться.
– Брюс, – говорит Локи, выпрямляясь, и Беннер напрягается – если партнер называет его по имени, значит, он действительно настроен крайне серьезно. – Я скажу эту слюнявую глупость, раз ты сам до нее не додумался, но только один раз. Мой дом давно не в Асгарде, а здесь. Рядом с единственным человеком, которому я хоть сколько-то... доверяю. – Они никогда не говорят о своих чувствах, словно боясь спугнуть – чувства или партнера, – но «Я тебе доверяю» в устах Локи почти равно признанию в любви. И Беннер это знает и ценит.
– То есть, ты не намерен туда возвращаться? – с затаенным облегчением спрашивает он. «Ты не сбежишь от меня однажды на рассвете?» – хочется ему произнести.
– Нет, – Локи говорит уверенно, и, кажется, отвечает на оба вопроса – заданный и незаданный.
– А как же магия?
– Проживу. Кроме того, даже ради магии я не намерен идти к ним на поклон. Иначе сделал бы это сразу, как камень посинел.
– То есть когда? – уже догадываясь об ответе.
– Когда впервые взял Око в руки. – Ас пожал плечами и демонстративно углубился в текст.
Конец
URL записиНазвание: Приручение
Автор: Младшая старшая сестра зельевара
Бета: сама себе бета
Фандом: Мстители
Тайминг: посткинон
Жанр: романс с элементами драмы и флаффа
Пейринг: Беннер/Локи
Рейтинг: PG
Направленность: слэш
Дисклеймер: не мое и не претендую.
Саммари: О попытках проявить милосердие.
От автора и предупреждение в одном флаконе: Автор с детских лет искал оправданий Локи – тогда еще Локи-из-мифов. Теперь нашел. Кроме того, у автора вообще трава по индивидуальному рецепту, так что видение героев тоже может быть очень индивидуальным.
читать дальше
Пролог
– ...попытка узурпации власти, нарушение клятв и присяг, убийства... – Секретарь бубнит монотонно и усыпляюще, даже ужасающее содержание его речи не спасает положения.
Я сижу в очерченном магией кругу (вообще-то, сиденья там нет, но я нагло устроился на полу – настолько удобно, насколько позволяют наручники). И ухмыляюсь – скучающе и высокомерно. Притворяюсь, конечно, но им это знать ни к чему.
Это я хорошо умею – притворяться. Даже если внутри все скручено в узел, и хочется одного – скорчиться и заскулить, и не видеть, во что превратилась моя жизнь... во что я ее превратил.
– Суд выслушал обе стороны и удаляется для принятия решения. Прежде чем это произойдет, подсудимому предоставляется право признать свою вину и тем облегчить свою участь...
О, вечность! Отберите у этого занудного идиота секретарский жезл и гоните его в шею с трибуны – это же невозможно слушать!..
– Локи, сын Одина, признаешь ли ты себя виновным? – Может, стоит и впрямь пасть им в ноги, покаяться, пустить слезу раскаяния?.. Не дождутся. Может, я и дурак, но гордый.
– Не признаю. Ни виновным, ни сыном Одина. – И бровь изогнуть насмешливо... о, как их скривило! Я молодец, жаль – вечно не в той области.
– Локи! – А, братец вскочил – возмущается.
– Оставь его, сын.
...Все, судьи ушли, сейчас будут решать, как меня побольнее казнить. Самое время начинать нервничать... как жаль, что я начал уже давно.
– Локи... Послушай меня, брат! – О, нет, Тор, только не это... – Ты не должен отдаляться от нас, мы же все равно семья! Признай, что ошибался, встань на путь исправления – и...
– И умри с чистой совестью? – Вот сейчас я не притворяюсь. Мне действительно смешно и мерзко. Лучше бы ты так и оставался недалеким дуболомом, брат. Теперь ты куда невыносимее.
– Нет же! Как ты не понимаешь, что причиняешь боль всем нам: и себе, и мне, и отцу...
– Он мне не отец! И мне нет дела до ваших чувств. А уж у меня чувства и вовсе отсутствуют – я же хримтурс, ледяной великан, забыл? – Ащщщ, проклятье! Что ж не предупредили, что попытка поменять облик кончится такой магической оплеухой? Но, похоже, Тор и так впечатлен – превосходно, может теперь хоть отстанет...
– Откуда в тебе столько злобы, брат?..
– Откуда в тебе столько пафоса, готовишься занять трон, Хлорриди?* – Кажется, за всю жизнь я не улыбался столько, сколько за время суда надо мной.
Покачал головой и поплелся прочь. Ну и катись.
– Всем встать! Суд принял решение!
Сижу. Замечательно – и вызов окружающим, и никто не увидит, что меня ноги не держат. Что же ты мне присудил, Всеотец, Бог Висельников?
– За неисчислимые преступления перед тремя мирами...
Так уж «неисчислимые»! Час назад все назвали, ни одного не позабыли!
– ...за коварство и склонность к предательствам и лжи...
О, как я коварен. Просто слов нет, как коварен, сам в своем коварстве плутаю! Видно потому и проиграл – слишком хитрый.
– ...Локи Лаувейсон...
А куда же дели «Локи, сын Одина»? Все, семья отвергла непутевого сына? Ха, лицемеры...
– ... приговаривается к отчуждению божественной силы и ссылке в Мидгард, под патронаж членов организации «Мстители».
Ч-чего?! Отчуждение силы? Патронаж Мстителей? А как же казнь?..
Видимо, какая-то часть моих эмоций отразилась на лице, потому что по залу прошел злорадный гул. Впрочем, он тут же стих, стоило Одину подняться на ноги.
– Локи, сын мой... – Сын? А кто меня только что «Лаувейсоном» обозвал? – Знаю, я был не прав, когда умалчивал о твоем происхождении, и, возможно, во всем происшедшем есть и моя вина. Но все, что я делал, я делал ради тебя...
Ради меня? Я сейчас расплачусь! Что ты, папенька, тебя никто не винит – пусть только попробует...
Один смотрит мне в лицо и хмурится:
– Однако совершенное тобой нельзя оставить без воздаяния.
«Воздаяние» – слово-то какое...
– ...Ты опьянен жаждой власти и силы, ты забыл о ценности всякой жизни. Возможно, пребывание среди смертных сможет излечить твою душу, и тогда Асгард вновь примет тебя с распростертыми объятиями!
Я смотрю на лица присутствующих в зале – мрачно-злорадные или просто неприязненные – и зло ухмыляюсь. О да. Примет. С распростертыми.
– И именно в надежде на твое исцеление, я даю тебе это...
Вспышка – и на колени мне падает кулон на короткой цепочке. Разумеется, золото, страшно безвкусная подвеска в треть ладони величиной, в виде глаза. Вместо зрачка и радужки – алый камень. Алый с золотом – кричащее сочетание, черный смотрелся бы лучше.
Поднимаю глаза на Одина – очень хочется съязвить: «Что, передать из рук в руки побрезговал? Или побоялся?», но я глотаю эти слова. Нет, я боюсь не его гнева... а того, что он может ответить «Да». Несмотря ни на что – боюсь.
– И что же это? – Брать побрякушку в руки я не спешу.
– Око Судии. Пока камень остается алым – ты должен пребывать в изгнании. Но когда твоя душа очистится от ненависти, злобы и жажды власти, при прикосновении кристалл станет синим, и тогда ты сможешь вернуться домой.
– А, лакмусовая бумажка? – Я расплываюсь в улыбке наивного идиота, встречаюсь с Одином наглым, вызывающим взглядом. Не смотри, не смей на меня смотреть с такой презрительной жалостью, одноглазый лжец! Не склоню головы, не дождешься.
– Тор, Вольштагг, Фандрал – вам поручаю сопроводить Локи в Мидгард.
Ну спасибо.
«Лучше бы меня казнили» – думаю я. А потом поднимаю с колен «Око Судии», несколько секунд смотрю на него... и начинаю хохотать в голос.
Наверное, они решат, что я сошел с ума от злобы.
_____________
* Хлорриди – одно из именований Тора, означает «Повелитель Громов».
1
Похоже, я уже никогда не смогу пройти по Радужному мосту спокойно, не вспоминая бесконечного падения в бездну... Я закрываю глаза и малодушно радуюсь ощущению чужих пальцев, жестко, до боли сжимающих мои локти – пусть держат крепче, все равно мне теперь бежать некуда.
Как жаль, что Биврёст* все-таки восстановили.
Нас встречает целая толпа солдат с оружием наготове, ну и сами Мстители, конечно. Ну надо же, а я-то думал, что эта веселая компания меньше чем из-за второго вторжения читаури и не подумает собраться! Какой я страшный, оказывается.
Фьюри, еще один одноглазый любитель лжи и умолчания – везет мне на них.
Коулсон – смотрит с превосходством и неприязнью. Разумеется, кто же поверит, что ему не просто повезло с той раной...
Бартон и Романофф… ничего плохого не скажу, эти двое – профессиональные убийцы, а любой профессионализм достоин уважения. Жаль, что у меня не было таких союзников… Впрочем нет, не жаль – не хотелось бы погубить их вместе с собой.
Старк – стоит, сунув руки в карманы дорогого костюма, из-под манжет выглядывают печально знакомые браслеты… скалится весело, а глаза холодные, расчетливые.
Капитан Америка, боже – опять в своем звездно-полосатом трико! Ну, хоть без крылатой маски – и то радость.
Беннер стоит в сторонке, смотрит внимательно и грустно… он всегда внимателен и грустен, когда не проламывает противником пол. С трудом удержав дрожь, отвожу взгляд – вот уж кого одного хватило бы даже на прежнего меня.
– Приветствую, Тор! – звучным голосом опытного говорильщика произносит Фьюри. – Мы рады вновь видеть тебя и твоих друзей на Земле. Но что привело тебя? И что делает здесь он? – И невежливый кивок в мою сторону.
Ого, вот это номер! А господ Мстителей-то, похоже, никто не предупредил о грозящей им радости! Но какой удар по моему самолюбию – я-то думал, они тут ради меня собрались, а у них, похоже, просто встреча выпускников, хе.
Оставив меня в компании Вольштагга и Фандрала, Тор отводит одноглазого в сторону и принимается что-то ему втирать гулким шепотом. Фьюри слушает внимательно, по мере повествования все выше поднимая брови, так что лоб идет глубокими складками. Сейчас ка-ак откажет… вот будет весело.
Не отказывает – подзывает остальных Мстителей и устраивает экспресс-совещание.
Хоть бы сесть предложили.
Впрочем, к их чести – долго стоять не приходится. Всего полчаса ругани сдавленными голосами (меня, что ли, стесняются?) – и вуаля: Тор, мрачный, как Фрейя на похоронах любимой кошки, подходит ко мне.
– Отныне твоя судьба в руках этих людей, брат. Помни, что они, хоть и обязуются беречь твою жизнь, имеют право ответить ударом на удар... Помни и не делай глупостей.
Честное слово, не будь у меня руки скованы за спиной, я бы уткнулся лицом в ладони. А так пришлось ограничиться выразительным закатыванием глаз – рот мне тоже заткнули.
– Не беспокойся, здоровяк, мы его живенько перевоспитаем! – фамильярно похлопав Тора по плечу, заявляет Старк. Ну-ну...
– Хотел бы верить... – Сколько трагизма, Высокий театр потерял ценный кадр в твоем лице, брат.
Мои конвоиры передают меня в руки Капитана Америки и Хоукая. Я делаю вид, что стою посреди степи в одиночестве.
Тор отходит к порогу Биврёста спиной, не отрывая от меня мрачно-тоскливого взгляда. Если бы ты знал, как ты на самом деле жесток, брат мой названый...
Вспышка отворенного пути бьет по глазам, но я не позволяю себе зажмуриться или отвернуться. Я же бог, хоть уже и бывший.
– Ну-с, и что мы с ним будем делать? – деловито потирая руки, интересуется Старк.
О, так вы еще не определились? Как это мило.
– Для начала, думаю, стоит снять эту... этот намордник, – говорит Беннер. Я удивлен, честно: думал, он так и промолчит все время в стороне, а потом свалит. Последний раз, когда он связался со мной и этими милыми ребятками, кончился капитальным ремонтом Хеликаррьера. – Если уж он лишен силы, зачем маска? Чтобы не покусал?
Он бестрепетно протягивает руку, раскрывает защелки... Я делаю резкий рывок головой, щелкаю челюстями в миллиметре от его пальцев.
Беннер нервно отдергивает руку, смотрит изумленно. Маску выронил. Я скалюсь в широчайшей усмешке.
– Псих, – небрежно бросает Романофф, – что с него взять?
Спасибо, милая, я тоже от тебя без ума.
– Нет, господа, вы как хотите, а я за ним присматривать не возьмусь! Он же ведь и загрызть может... – Бартон говорит шутливо, а смотрит тяжело, нехорошо – словно уже примеривается, куда в меня ловчее будет воткнуть парочку стрел.
– Думаю, мы можем содержать его на одной из баз Щ.И.Т.а – там он, по крайней мере, никому не сможет навредить...
Фьюри, благодарю, я знал, что ты меня не подведешь. Сейчас они все быстренько согласятся на этот беспроигрышный вариант, и я смогу спокойно отправиться в камеру. Главное, чтобы она была одиночной.
– Не думаю, что это будет верным решением.
Кто сказал?! Читаури бы тебя взяли, Беннер, что тебе еще надо?
– Брюс? – Вот видишь, и Фьюри тоже недоумевает! Уйди в тень, не мешай.
– Нас попросили присмотреть за ним, дать ему шанс на исправление. Запереть его в камеру прекрасно могли и в Асгарде, значит, нам следует придумать что-то иное...
– Что, например?
– Один из нас может взять его с собой. Найти дело. Показать, что такое – смертная человеческая жизнь.
Нет, нет!
– Взять с собой? Его?! – О, наш капитан наконец-то подал голос. Какая жалость. А я уж думал, он онемел... – Но кто возьмет на себя такую ответственность? Ведь если он вздумает кому-то навредить…
– Трусишь? – насмешливо щурится на него Старк. Вот уж кто отец раздора! А я так, балуюсь на досуге... Но Беннер предотвращает возможную перепалку:
– Думаю, я вполне справлюсь с этим. У меня большой опыт... в укрывании опасных существ.
Нет. Нет. Нет-нет-нет.
– Брюс, мы и так использовали многие рычаги давления, чтобы предоставить тебе большую свободу существования. – Фьюри, где твое красноречие? Где твои замашки манипулятора? Повлияй на эту зеленую тварь! – Если ты сейчас возьмешь на себя эту обузу...
– Предпочитаю камеру. Можно даже ту стеклянную банку. – Говорить высокомерно и холодно, когда во рту пересохло, а руки скованы за спиной, не так легко, как кажется, но у меня хорошо получается. И смерить Беннера брезгливым взглядом – вот так, надеюсь, это отобьет ему желание со мной связываться!
Не нравятся мне их лица...
– Знаешь, если ты сумеешь выдрессировать этого крысеныша – отдам свои лаборатории в пользование. На любой срок. – Угадайте, кто такой добрый?
– В принципе, если не позволить информации об этом инциденте выйти за пределы Щ.И.Т.а... – Ай-ай-ай, Фьюри, где же твое стремление всех контролировать?
– А вы мужественный человек, доктор Беннер! – Капитанчик. Правильно, сам-то побрезговал бы.
– Только, думаю, Фьюри, тебе придется подкинуть им деньжат. Не пускать же его на улицы в этом клоунском наряде! – Кто про что, а баба про тряпки. Зря я на нее сперва дурного слова пожалел...
Похоже, уютная камера откладывается. Ничего, ненадолго – меня в плохие дни даже Бальдр не мог выдержать больше суток.
_____________
* Биврёст – собственно, радужный мост.
2
– Извини за это, – говорит Беннер.
Мы сидим в паршивой забегаловке в аэропорту какого-то богами забытого городишки. На мне средней паршивости одежда (белая рубашка, джинсы, куртка а-ля байкер – только сапоги свои сменить я отказался наотрез), в тарелке передо мной – средней паршивости еда. Почти нетронутая. Только стопка документов у локтя выглядит новенькой – впрочем, к этим бумажкам понятие качества неприменимо.
– За что именно? – Глядя в точку над его плечом, уточняю я.
Интересно, если его хорошенько взбесить, он отправит меня на базу Щ.И.Т.а?
– За то представление возле... возле Моста. Мы просто оказались не готовы к такому повороту.
– Полагаю, на это Один и рассчитывал.
Мужчина сочувственно улыбается:
– Понимаю, все происходящее кажется довольно унизительным...
– Происходящее не кажется мне унизительным! – фыркаю я. Да, мою фразу можно понять как «Не кажется унизительным, а является им», и Беннер наверняка именно так и понимает, вот только...
Унизительно – это за порогом совершеннолетия узнать, что твой отец – не отец тебе, а ты сам – враг и сын врага, приблуда, крапивное семя.
Унизительно – это пойти путем силы за призрачной целью, за старой мечтой... и в конце пути понять, что ты не шел – ты падал, не только не достигая желаемого, но и попутно разрушая все, что у тебя уже было.
Унизительно – это быть спасенным, когда ты не желал спасения, теми, от кого ты в лучшие дни не принял бы и глотка воды, искать смерти – и в последний миг отступить, трусливо предпочтя пусть подневольное, но предательство.
Унизительно – это вести войну, в которой боишься победить. Произносить речи, в которые не веришь. Уничтожать то, что рад был бы сохранить. И не иметь твердости и отваги остановиться или свернуть – и будь что будет.
Вот, что значит слово «унизительно». А все, что было после победы над читаури – лишь неловкие попытки асов и людей быть милосердными. Вот только меньше всего мне нужно милосердие.
– Юпитер, ты сердишься, значит ты не прав, – Беннер смотрит сочувственно. Он думает, что понимает меня. Дурак.
– Я не сержусь.
– Ты сердишься, больше того – ты мечешься как волк с занозой в лапе, потому что тебе больно. И больно уже давно, может, еще до того, как тебе взбрело в голову украсть тессаракт...
Я молчу. Я не поднимаю взгляда от салфеток в подставке – белые, с карикатурным самолетиком. На крайней пятно посажено.
– Локи... – Несколько секунд он смотрит на меня (я чувствую его взгляд), потом произносит явно не то, что собирался: – Тебе стоит все же доесть свою порцию. Понимаю, еда так себе, но в самолетах подают еще хуже, а до Кампу-Гранди* несколько часов лету.
– Прекрати немедленно.
– Что именно? – Ну да, теперь его очередь задавать этот вопрос.
– Прекрати вести себя со мной, словно со взятым на попечение трудным подростком-сиротой. – Настолько ледяным тоном, насколько я вообще могу. – Если ты забыл, я – бог, да еще и преступник, который...
– ...ходит где вздумается, и гуляет сам по себе.
– Ч-что? – Так, я окончательно перестал понимать его логику!
– Прости, просто ты это свое «Я – бог» произнес с такой интонцией, что я сразу вспомнил: «Я – кот, хожу, где вздумается и гуляю сам по себе». – Все еще посмеиваясь, Беннер несколько секунд смотрит на меня, словно ждет, что я сейчас хлопну себя по лбу и скажу «А-а, ну конечно!», затем его улыбка вянет. – Это Киплинг, сказка про кота.
– В Асгарде иные сказки.
– Я найду тебе эту книгу, думаю, тебе понравится.
– С чего бы?
– А ты похож на этого кота. Дикий, гордый...
Фыркаю.
– ...а к теплу человеческому тянешься.
Я его придушу. Первой же ночью.
_________
* Кампу-Гранди – город в Бразилии.
3
– Тебе снятся кошмары, – этак мимоходом сообщает Беннер на третье утро, чуть не заставив меня поперхнуться кофе.
Проклятая Бразилия, проклятый кофе, проклятая тонкостенная хибара, где нас поселили, проклятый Беннер...
Жара убивает меня, еще сильнее убивает скука – я не привык так подолгу сидеть без дела. А магическое бессилие страшнее жары и скуки вместе взятых. Я не могу ни-че-го.
Даже отвадить дурные сны.
– С чего ты взял? – Делать хорошую мину при плохой игре – важнейший навык для таких неудачников как я.
– Ты кричал.
– Это проблема? Купи беруши.
Да, я все еще надеюсь его взбесить и отправиться в уютную камеру организации Щ.И.Т. Сегодня в ход идет презрительное равнодушие.
– Это не проблема. Для меня. – Беннер спокоен, как Будда. Все эти три дня я пытался действовать ему на нервы высокомерием, жалобами на быт, насмешками... Бесполезно.
Конечно, я всегда могу перейти к оскорблениям – вот уж в чем я мастер! – но... как бы это ни было унизительно, мне снова не хватает решимости.
– Тогда к чему ты вообще завел этот разговор?
– К тому, что у меня есть лекарства – успокаивающие и снотворное. А если позволишь тебя обследовать, я, возможно, смогу прописать еще что-то.
О. У меня нет слов.
– Беннер, ты постоянно забываешь, с кем имеешь дело.
– Тебя лишили божественной силы.
– Только потому, что изначально я не был богом. Я хримтурс, ётун, чертов ледяной великан, если тебе так понятнее! У меня не бывает проблем со здоровьем, которые можно вылечить таблетками!
Как он отшатнулся! Правильно, никому не понравится синяя красноглазая рожа вместо человеческого лица... Стоп, что... что он делает?!
– Ты позволишь? – И лапу свою мне в лицо... Ну трогай, трогай. Отморозишь пальцы – я не виноват.
Человеческие пальцы кажутся почти раскаленными, я терплю, сколько могу – и меняю облик обратно. Беннер, секунду помедлив, убирает руку, щепотью потирает замерзшие пальцы.
– А так и не скажешь...
– По тебе, знаешь, тоже не скажешь.
Оп. Кажется, попал по больному – вон как помрачнел. Сейчас надо еще что-то добавить про добреньких докторов, норовящих сперва размазать неугодного по полу, а потом взять над ним шефство. Я уже открываю рот... и молчу.
Нет.
Не могу.
Вот смотрю на него – и не могу.
Ведь он, читаури его побери, действительно взял надо мной шефство. И терпит меня. Даже по морде ни разу не дал.
– Так или иначе, если надумаешь все же воспользоваться лекарствами – обращайся. – Встает и уходит. Правильно, у него пациенты, а со стола Локи убирай!..
Ну вот, первая победа – я его разозлил. Что ж мне так паршиво-то?
Может, заодно, вместе с посудой, столы в кухне помыть? А то смотреть страшно.
***
Снотворное я у Беннера так и не взял. Не потому что мне нравится то, что я вижу по ночам. И даже не потому, что пытаюсь таким образом изводить своего надзирателя, боги с ним, хочет терпеть меня рядом – мешать не буду. В конце концов, от камеры это место отличается ненамного.
А потому, что я и так знаю, что это не поможет. Плевал мой организм на всю эту химию... да и не в нем дело.
Просто меня сломали – там, в темном мире читаури. Я успешно прячу это и от других, и даже от себя, но внутри я все еще остаюсь изуродованной, воющей от ужаса и боли бездумной тварью, которая хочет только одного – чтобы все закончилось. А оно, это «все», не кончается. Оно приходит снова и снова, и мне остается только выть и корчиться, пытаясь укрыться от собственной памяти – как и пристало трусу...
4
– Médico, médico! Ajuda! Meu pai morreu, ele era muito ruim!* – Кому там не спится в ночь глухую? Приходите утром, как все нормальные люди...
Встать к двери все же приходится – Беннер, умаявшийся вчера с толпой туберкулезников, спит так крепко, что и вторжение ётунов не услышит, а мне этот стук нестерпимо отдается в голову: уже ночи четыре меня мучает бессонница, и я понемногу начинаю разваливаться на части.
– Bem, o que aconteceu? O médico estava muito cansado, e se você veio com essa bobagem...** – интересуюсь я, мрачно рассматривая тощего парнишку на пороге. Босой, рубашка не застегнута, да еще и надета наизнанку, на колене свежая дыра...
– Não, não, nenhum absurdo! Meu pai está doente, muito doente...*** – залопотал, залопотал... Если верить этому лохматому недоразумению в драных штанах, без милостивой помощи несравненного доктора Беннера отец мальчишки скончается в страшных муках от чумы, паралича и эпилепсии одновременно.
Буркнув гостю «Жди!» разворачиваюсь и иду по короткому коридорчику к двери в комнату доктора.
Стучать бесполезно, а потому я просто вхожу.
Комната Беннера совершенно не похожа на мою. Не размерами или набором мебели – тут все одинаково. Просто здесь... живут, а не ночуют. На окне в банке из-под консервированной фасоли растет какая-то зелень, голая стена, разделяющая наши комнаты, увешана какими-то записями, вырезками, схемами, соединенными маркерными линиями прямо по дешевым обоям. На стуле у стола – ворох не разобранной одежды из прачечной, на спинке кровати висят парусиновая куртка, носки и почему-то кусок москитной сетки.
Сам Беннер, помимо тонкого одеяла, укрыт ворохом разрозненных листков, под локтем мерцает планшетник.
– Хэй, доктор! – Я решительно трясу спящего за плечо. – Вставай, к тебе пришли!
– Я сплю...
– А как же врачебный долг?
– И долг пусть тоже спит...
– Беннер, просыпайся. Там парень пришел, говорит, отец помирает. Мне-то все равно, но тебя утром будет мучить совесть. К тому же, он слишком шумный.
Доктор малодушно пытается закопаться под подушку, его и без того вечно растрепанные волосы встают дыбом. Удивившись сам себе, тихо смеюсь, рука невольно тянется пригладить это безобразие... в последний момент меня осеняет более удачная идея, и на шею Беннера ложится ледяная длань хримтурса.
– Локи, мать твою, какого!.. – Как подскочил-то, любо дорого посмотреть!
– К тебе посетитель, срочный, – все еще посмеиваясь, сообщаю я. Беннер несколько секунд смотрит на меня со странным выражением, потом его лицо неожиданно смягчается.
– И что говорит?
– Что его отец мучается страшными муками, умирает страшной смертью, и только ты можешь его спасти.
– А поконкретнее?
– Ну, это ты у него спрашивай, – разворачиваюсь и выхожу. Безымянный проситель все так же мнется у дверей, где я и велел ему ждать, но при взгляде на меня с писком отшатывается, спотыкается о порог и падает.
– Локи! – шипит сзади док. – Будь добр, не пугай человека оригинальной расцветкой!
Оу... я удивленно смотрю на свою руку – мда... вот что недосып с асами делает...
И только когда Беннер уходит, меня догоняет одна удивительная мысль: а ведь доктор спросонья совершенно не испугался. Даже не моргнул.
Что за странный человек?..
__________
* Доктор, доктор! На помощь! Мой отец умирает, ему совсем плохо! (порт.)
** – Ну, что случилось? Доктор сильно устал, и если вы пришли с ерундой... (порт.)
*** – Нет, нет, не ерунда! Мой отец болен, очень болен... (порт.)
***
Беннер возвращается уже на рассвете.
Спать я так и не ложусь, все равно бесполезно, а потому сижу в кухне и со скуки придумываю самые разные варианты возможного развития событий и причин задержки доктора.
Беннера попытались ограбить на улице.
Беннера заманили в ловушку с целью ограбить.
Беннера заманили в ловушку какие-нибудь спецслужбы.
Беннера собираются сжечь на костре за сожительство с демоном.
Естественно, все это глупости, и док возвращается живой, здоровый и даже не зеленый.
Тяжело ступая, проходит в дом, опускается на стул. Комнату заполняет запах лежачего больного и еще чего-то горько-кислого, смутно знакомого...
– Я в полной растерянности... – Вообще-то, обычно ни Беннер не имеет привычки мне рассказывать о своих делах, ни я вопросов не задаю. Но сейчас его явно пробрало. Что ж, пусть выговорится, а я послушаю, так и быть. Беннер запускает пальцы в волосы. – Ничего подобного не видел. Я не первый год живу в этих местах и знаю наперечет все местные болезни и их симптомы, но тут... Такое впечатление, что у Пьетро – так зовут отца того парнишки – одновременно развились гангрена, эпилепсия и проказа. И все – в течение нескольких дней. Но ведь так не бывает!
– Ну... мало ли неудачников на свете, – пожимаю плечами я. – И что же ты ему прописал?
– Ничего. Я сказал, что мне необходимо обратиться к книгам... Да и у них в доме так душно, что голова не работает совершенно. Да еще эта старуха, визжавшая «Порча! Порча!..» – думал, оглохну...
– Порча? – Я поднимаю на него глаза, втягиваю носом воздух... И в голове у меня словно что-то щелкает: я внезапно вспоминаю, где встречал этот резкий кисловато-горький запах.
Чтобы удостовериться, я подскакиваю к Беннеру и, схватив его за руки, принюхиваюсь к кистям.
Так и есть.
– Эээ... Локи? Ты в порядке?
– Он проклят.
– Кто?
– Твой пациент – он проклят. У тебя все руки провоняли его порчей.
– Ну, вообще-то лежачие больные всегда пахнут... неприятно.
– Я не про этот запах, про другой – ты его не можешь почувствовать. Настоятельно советую сходить до ручья и обмыть руки проточной водой. А еще лучше – всему ополоснуться. И тебе сразу станет легче.
– Локи, подожди, что за ерунду ты несешь? Какие еще проклятия? Какая порча?
– Беннер. Проснись. Кто я, по-твоему?
– Ты? Локи, хримтурс, бывший ас... Твою. Мать. – Так, до него, наконец, дошло, превосходно.
– Сообразил? Тогда катись к ручью, не прованивай дом порчей.
Ошеломленный Беннер покорно позволяет спровадить себя наружу, а когда возвращается – посвежевший и с мокрой головой – кухня уже проветрена, а на столе стоят две кружки с чаем. От его улыбки, обращенной ко мне, становится как-то муторно и неудобно. Можно подумать, великое дело – чай!
– Только потому что тебе нужна ясная голова, – предупреждающим тоном сообщаю я. Он кивает и стирает с лица это дурацкое выражение, но в глазах все равно что-то мелькает. Делаю вид, что поверил.
– Так что там с проклятием? – Интересуется Беннер, с наслаждением вдыхая запах чая. Ну-ну, прямо не пакетик с чайной пылью преет в кружке, а какой-нибудь «молочный улун» заварен по всем правилам!
– Что-что... порча и все. Все подобные проклятия достаточно просты, но преодолеть их силами лекарств невозможно. Так что помрет ваш Пьетро.
Так. Что я не то опять сказал?
– Ты ему не поможешь?
– Я?!
– Ну ты же сам сказал, что подобные проклятия просты, а ты сведущ в магии... Локи, я... я прошу тебя. Будь милосерднее к людям... – Читаури тебя побери, Беннер, не смотри на меня так!
– Ты забываешь об одной маленькой детали...
– Какой? Что ты не человек? – Беннер щурится, словно захлопывая какие-то створки в душе. Ну вот, сам придумал, сам обиделся.
– Нет, дорогуша... Что я лишен гребаной силы!!! И просто-напросто неспособен ему помочь, даже будь у меня такое желание!
Моя кружка с грохотом катится по полу, расплескивая остывший чай. Я смотрю на нее почти с ненавистью.
Потом выхожу.
– Локи! – Кричит вслед Беннер. Я останавливаюсь, но не оборачиваюсь. Нет, убирать не буду, иди в бездну. – Прости. Я не хотел оскорбить... я вовсе не думаю про тебя так плохо.
– Да при чем тут ты и твои мысли, Беннер?
Причем тут ты...
5
Идея осеняет меня следующей ночью, точнее, уже почти утром, на фоне очередного приступа бессонницы.
Я же ётун! Я по-прежнему могу менять облик, а значит – магия у меня есть, просто она... иная. А значит, ее можно преобразовать!
Бессонная апатия сменяется лихорадочной деятельностью.
Так, мне нужно немного серебра, хрусталь, рубин или гранат – какая жалость, что уже нельзя использовать Око Судии! – жертвенная кровь, мой старый нагрудник – куда я его засунул? – инструменты, горелка, что еще?... Проклятье, Беннер, вставай! Никаких спать! Хочешь спасти пациента? Тогда ноги в руки и поехали в город!
***
– Это была потрясающая ночь, дорогой! – Мурлычу я, потягиваясь.
Клюющий носом Беннер смотрит на меня со смесью усталости, ненависти и восхищения – уснуть я ему так и не дал, даже после возвращения из внеурочной поездки за недостающими составляющими: хрусталем и сердоликом – увы, гранаты, как и рубины, оказались нам не по карману, – серебром, живой курицей (кошка была бы куда лучше, но тут воспротивился Беннер), парочкой-тройкой инструментов...
А по возвращении я, оккупировав оборудованную в пристройке лабораторию и в принудительном порядке назначив доктора подмастерьем, принялся перековывать бронзовую часть своего нагрудника в артефакт. Удивительно, как легко превратить хорошую биологическую лабораторию в посредственную ювелирную мастерскую...
Теперь плод моих трудов лежит на столе, поблескивая в лучах вечернего солнца: бронзовая гривна – плоское ожерелье под горло – с серебряной насечкой и двойным зубчатым рядом треугольных камней, с выбитой между ними вязью рунических символов. Конечно, если присмотреться, становится видно, что не все хрустальные и сердоликовые треугольники действительно равносторонни, а узор рун не слишком ровен... но я все равно горд собой: провернуть такую работу с такими инструментами и в такой срок!
– И что же тебе дает эта... вещь? – Явно проглотив куда более оскорбительное определение, интересуется Беннер. Я смеюсь – лохматый (больше чем обычно), перепачканный копотью и брызгами крови (безмозглая птица, лишившись головы, успела еще попрыгать, настегав меня по лицу крыльями и украсив все вокруг алыми каплями), усталый и непонимающий, доктор вызывает почти умиление.
– Магию, мой дорогой доктор! Магию! – Качаю на ладони еще теплый металл, потом сжимаю пальцы и резким движением посылаю вперед короткую зеленоватую молнию – не все же Тору с электричеством баловаться! Пальцы на мгновение обжигают грани артефакта, видимо, сжал слишком сильно. – Видишь? Магия снова при мне!
– И что, теперь берегись смертный мир? – Беннер спрашивает насмешливо, но взгляд серьезен.
– Нужны вы мне!
– Еще пару месяцев назад были нужны.
Я отворачиваюсь, несколько секунд молчу, потом через силу признаюсь:
– Да не были... Я... всего лишь хотел жить. Читаури – не лучшие союзники, знаешь ли.
Беннер молчит.
Я обхватываю себя за плечи, гривна врезается острым краем в бок.
– Ну да, я трус и подлец, ты же это давно знаешь! Да, я подставил Землю только чтобы сохранить свое жалкое существование!.. В конце концов, я маг, а не воин, я не умею терпеть пытки!..
Беннер молчит.
Внутри у меня поднимается злость, замешанная на унижении. Я резко разворачиваюсь, вскидывая руку с артефактом, еще не зная толком, что собираюсь сделать – но готовый ударить, отбросить...
Он стоит за самой моей спиной.
Приподняв руку, словно собирался положить ладонь мне на плечо... или погладить по голове.
Я замираю на мгновение – и отшатываюсь, так и не ударив. Чертов мутант, как он подкрался?..
– Так вот почему ты кричишь во сне, – медленно опуская руку, произносит Беннер.
– Не твое дело.
– Глупый ребенок. – Он делает шаг вперед и все-таки касается моего плеча. – Почему ты не попросил помощи?
– А почему ты продолжаешь сидеть в глуши, хотя власти тебя больше не преследуют? – Я пытаюсь стряхнуть его руку, но не выходит.
– Потому что здесь есть те, кому нужны мои знания. Потому что здесь я, в случае чего, причиню меньше вреда, чем в каком-нибудь крупном городе. Почему ты не попросил помощи, Локи?
Он чуть сжимает пальцы, не отводит взгляда – проклятый терпеливый святоша-Беннер, с его всепрощением...
Я закрываю глаза – так становится самую малость легче – и говорю – шепотом, едва слышно.
– Как я мог, Беннер?.. Как я мог просить о помощи тех, кого предал? Просить их воевать за меня, умереть за меня?.. – Я устало накрываю ладонью лицо, собираюсь с силами и едко усмехаюсь: – Впрочем, мне это не помогло, верно? Только шире стал круг тех, кому я принес беду.
Я наконец стряхиваю чужую руку и выхожу.
– Глупый ребенок, – тихо, будто самому себе, повторяет позади Беннер. – Глупый ребенок...
Я делаю вид, что не слышу.
6
Порча на Пьетро оказалась из самых мерзких – на крови и прахе, на земле и железе.
Я долго перебираю липкие незримые нити, пытаясь понять, можно ли что-то еще сделать. Семейство проклятого стоит у меня за спиной в полном составе – мать, жена, двое сыновей и дочь – но тишина почти нереальная, видимо, давешний балабол успел в красках расписать, как я страшен на самом деле. Что не может не радовать.
– Ну, что скажешь, Локи? – не выдерживает Беннер.
– Что ты слишком сильно нервничаешь, – огрызаюсь я. – Я попытаюсь, но времени прошло много, так что ничего обещать не могу.
Среди хозяев пробегает шепоток, а через мгновение они всем составом рушатся передо мной на колени, невнятно воя что-то умоляющее.
Какая мерзость.
– Так, все кроме Беннера – вон! – рявкаю я, позволяя ётунскому облику на мгновение проглянуть сквозь человеческую внешность. Вой обрывается на полуслове, и комната пустеет в считанные секунды.
– Никакого понятия о конспирации, – со скрытым облегчением в голосе произносит доктор.
– Кто бы говорил...
Я вновь сосредоточиваюсь на проклятии, пробегаюсь взглядом по паутине линий, мысленно отмечаю узловые точки...
Приступим.
Первые капли магии стекают с пальцев мягко, почти как прежде, и я смелею... только чтобы в следующие секунды судорожно вдохнуть сквозь зубы от боли – холодившая шею гривна внезапно оборачивается огненной гарротой*, и с каждой секундой становится все горячее.
Руки движутся почти сами по себе – все мои силы уходят на то, чтобы не кричать и не пытаться сорвать с себя это орудие пытки. Начав заклинание, нельзя останавливаться, нельзя отвлекаться – иначе результат будет непредсказуем.
И я терплю. Сжимаю зубы, дышу носом, размеренно и последовательно расплетаю узлы порчи... Кажется, я уже чувствую запах паленого.
...Последний узел, последняя нить – чужое творение превращается в комок пыльной паутины, последним движением руки я отправляю его прочь и, не в силах больше сдержаться, с прорвавшимся воем срываю с шеи раскаленное украшение, отбрасываю его в сторону...
– Локи? Что не так? Локи! – В бездну, Беннер, в бездну!
Я бегу прочь.
______________
*Гаррота – петля, позднее – металлический ошейник с винтом, предназначенные для казни через удушение.
***
Позже, когда доктор без стука входит в мою комнату, она походит на развалины Ётунхейма. Мебель переломана, кровать, которую сломать не удалось, перевернута на бок, вещи из развалившегося шкафчика мокнут в лужах воды, стекающей с заиндевевших стен.
Я сижу в центре разгрома, прислонившись спиной к днищу кровати и не шевелюсь.
– Локи! – Беннер бросается ко мне с беспокойством, достойным лучшего объекта. – Что произошло?!
– Плохой день. – Я растягиваю губы в усмешке, но они не слушаются. Должно быть, страшный получается оскал... Плевать.
Док бесцеремонно хватает меня за плечи, встряхивает. Сил сопротивляться нет, их нет настолько, что я не могу удержать прямо голову, и она мотается взад-вперед, стукаясь затылком в доски кроватного днища.
– Да что с тобой! Локи, черт тебя побери, приди в себя!
– Беннер, иди в задницу...
Хлоп!
Я медленно – руки тоже толком не слушаются – поднимаю ладонь к лицу, к горящей от пощечины щеке, и с некоторым трудом фокусирую взгляд на человеке напротив. «Вот тебе и святоша» – вяло бултыхнулось в голове.
– Приди в себя. Что произошло? Почему ты сбежал?
– Потому что иначе я разнес бы все там, а не здесь. – Так, это было не слишком приятно для самолюбия, но все-таки – спасибо, Беннер, я наконец-то взял себя в руки. Правда, вслух я этого не произнесу, не надейся.
– Оххх... – Беннер сжимает виски пальцами, видимо, призывая все свое терпение. – Ты можешь просто ответить на вопрос – Что. Сегодня. Произошло? Почему ты сбежал, словно за тобой черти гнались? Почему бросил свою поб... свой артефакт?
– А ты его в руки брать не пытался? – едко интересуюсь я.
– Пытался. Жжется. Пришлось в куртку завернуть.
– Вот и мне... жглось. – Я медлю пару секунд, а потом решительно – пусть видит, что уж там, – оттягиваю ворот.
Беннер издает какое-то приглушенное карканье, словно ему вдруг становится трудно дышать. Протягивает руку, замирает, не донеся.
– Вставай, нужно обработать тебе ожоги.
– Это ни к чему.
– Они могут загноиться, в здешнем климате это легче легкого!
– Беннер... у меня превосходная регенерация, если ты забыл. Не Халк, конечно, но к вечеру только шрамы останутся.
– Регенерация заражения не отменяет. Идем в кухню.
Приходится идти – доктор выглядит донельзя решительно. На кухне меня вынуждают сесть на табурет в центре и снять рубашку (подплавленная, грязная и мокрая – только выкинуть), после чего принимаются обрабатывать глубокие ожоги.
– Послушай, – говорит Беннер, уже берясь за бинты. – А зачем ты вообще довел себя до такого состояния? Это же не в один момент все так... сгорело.
– Затем, что лучше терпеть ожоги, чем последствия неоконченного заклятия. – Я покорно отклоняю голову чуть в сторону, и волосы падают на лицо. – Да и читаури с ними, с ожогами...
– Ну знаешь, от таких ран отмахнуться... проблематично!
– Беннер... – Закрываю глаза, сжимаю пальцами переносицу, стараясь не шевелить плечами. – Ты не понимаешь.
– Не понимаю. Ну ошибся в расчетах... или в чем там. Исправишь и будешь колдовать спокойно.
– Не исправлю, черт побери, в том-то и дело что не исправлю!.. Я знал, что такой эффект возможен, но надеялся избежать. Не повезло.
Я искривляю губы в подобии усмешки, старательно не глядя на собеседника. Тот аккуратно и спокойно закрепляет кончик бинта.
– Мы, люди, в большинстве своем живем без магии с самого рождения. И ничего. Если, конечно, смертные для тебя хоть какой-то авторитет. – Доктор пожимает плечами. Закончив бинтовать, он не принимается собирать аптечку, как обычно, а прислоняется к краю стола, неотрывно глядя на меня со странным выражением в глазах.
Зло смеюсь:
– Я умел только колдовать, Беннер, только колдовать!.. А теперь я бесполезен, даже хуже, чем бесполезен – я... беспомощен! От меня остался жалкий огрызок, не стоящий ничего. Особенно – чьей-либо помощи, если вспомнить, что я успел натворить.
– Такое самобичевание на тебя не похоже.
– Не похоже? А что тогда похоже? Что ты вообще знаешь обо мне? Рассказы моего сводного брата – доброго, но недалекого? Несколько моих пафосных и насквозь фальшивых речей в нашей недолгой войне? Что? Проклятье, Беннер, хоть ты не строй из себя знатока моей души и моих мотивов!
Он не отводит взгляда, словно не замечая моей злости. Лишь пожимает плечами:
– Я знаю, что ты – ранняя пташка, встаешь чуть не с солнцем, даже если поздно лег. Я знаю, что ты плохо переносишь местный климат, но почему-то именно на это никогда не жалуешьcя. Я знаю, что ты ешь мало соли и не любишь приторно-сладкое...
– Перестань.
– Я знаю, – безжалостно продолжает Беннер, – что ты кричишь по ночам, и что снятся тебе читаури. Я знаю, что ты очень боишься показать малейшую слабость, а потому ершишься и язвишь, а злее всего ругаешь и оскорбляешь то, что тебе дорого. Я знаю, что ты не так уж злобен и коварен, хотя и любишь поиграть словами и чувствами. Я знаю, что ты отчаянно мечтаешь получить прощение семьи, но никогда не попросишь о нем, а получив – не примешь...
– Хватит!!
Он послушно замолкает, а я... а я не нахожу слов. Меня словно раздели и выставили на всеобщее обозрение. Словно выбили из рук оружие. Словно... еще раз лишили магии.
Я задыхаюсь, я в ужасе – даже в своем втором обличье этот человек не страшил меня так, как сейчас. Где, когда он научился быть таким безжалостным? И почему именно сейчас – когда я измучен болью и последним поражением? Я закрываю глаза, медленно обхватываю руками плечи, унимая дрожь.
Кто рассказал тебе о силе слов, молчун-доктор? Уж не я ли тебе показал пример?..
– Хватит... довольно... я понял. Ты... чего ты хочешь?
– Прости?
– Чего ты хочешь... за молчание?
Долго, почти вечность, Беннер молча смотрит на меня... потом тяжело, веско качает головой:
– Ты совершенно ничего не понял, Локи.
И уходит.
Я снова проиграл. Знать бы еще – в чем.
7
Они прилетают за час до полудня, когда все живое в округе норовит укрыться в тени и замереть. Я тоже прячусь в доме, совершенно измученный духотой и жарой.
И молчанием, так и царящим в доме с той нашей с Беннером размолвки.
Для разнообразия, появление этих двоих не сопровождается спецэффектами – ну сел в стороне вертолет, подумаешь... Тут много кто летает.
Вот только я сразу чувствую, кто прибыл на борту этого транспорта – даже с такого расстояния.
Мой сосед встречает гостей возле калитки, я же предпочитаю понаблюдать со стороны.
– Брюс, дружище! Ну, как ты тут? Не загрыз еще тебя наш ётун? – Жизнерадостный Старк – отвратное зрелище, на мой вкус.
– Приветствую, друг мой. – И братец припожаловал...
– Ну что ты, Тони, мы прекрасно ладим, – да уж, особенно последние три дня. – Рад видеть тебя, Тор. Идемте в дом.
Я мрачно наблюдаю, как эта дружная троица шагает к веранде, когда в голову внезапно приходит идея. Всего лишь маленькая шалость... зато какой будет эффект!
На лицо вползает мерзкая усмешка, которую, кажется, я совершенно разучился изображать за последние месяцы. Ух, какой я гадкий, сам себя люблю!
Когда гости переступают порог дома, я уже суечусь на кухне, расставляя нехитрое угощение – галеты, джем в глиняной мисочке, свежий хлеб.
– Э... Локи? У нас... гости, – неуверенно сообщает Беннер, заглядывая на звуки.
– Да-да, я видел, как садился вертолет, – с лучезарной улыбкой откликаюсь я (доктор, узрев выражение моего лица невольно отшатывается). – Чайник сейчас вскипит. Проходите за стол, не стесняйтесь! – Это уже Старку и Тору, застывшим позади Беннера.
– Знаешь, Брюс, я конечно догадывался, что ты гений, но... – Старк нервно оттягивает пальцем ворот дорогой черной футболки. – Ты его на таблетках держишь, что ли?
Я улыбаюсь еще нежнее, повожу рукой в сторону стола:
– Тони, Тор, брат мой – проходите же. – Гости пытаются отступить назад как можно незаметнее. – И не говорите таких страшных вещей – «на таблетках»! К чему насилие и химия, когда на свете есть древнейшая и величайшая из магий?
К концу этого монолога я уже едва удерживаю на лице вдохновенно-счастливо-идиотическое выражение: Старк кажется потерял дар речи, и лишь героическими усилиями сдерживает нервный кашель, а Тор вообще застыл, как рыба во льду – рот приоткрыт, глаза круглые и без единой мысли...
– И-и... что же это за магия такая? – интересуется Тони, напрягая плечи – похоже, если я сделаю хоть одно резкое движение, припрятанный в вертолете костюм испортит нам стену.
Я встречаюсь со Старком взглядом, успокаивающе улыбаюсь, потом подхожу к Беннеру со спины, медовым голосом сообщаю:
– Как это – какая? Любовь, разумеется! – и, приобняв доктора одной рукой (как удобно, что он ниже меня ростом!), игриво целую его в шею.
Тор с грохотом роняет молот – впервые на моей памяти.
Старк заходится судорожным кашлем.
Беннер аккуратно высвобождается из моих полуобъятий, пару мгновений смотрит сложным нечитаемым взглядом на Тора и Старка, на промявшиеся доски пола, на меня – и ровно-ровно говорит:
– Чинить пол будешь ты.
И выходит.
А через несколько секунд стукает входная дверь, и с улицы доносится звук, подозрительно напоминающий сдавленный хохот.
– Психи, два сапога – пара!.. – Стонет в ладони Старк.
Я не отвечаю ему, сидя прямо на полу и умирая от смеха.
***
Поломанные доски на кухне я честно сменил – признаться, за ту радость, что я получил, наблюдая, как мой брат, красный от смущения, пытается выяснить у Беннера, не называя вещи своими именами, действительно ли мы с ним трахаемся, – за это зрелище я бы не поленился весь пол в доме переложить.
А позже, когда гости, не высидев и часа, сбежали, док посетил всех запланированных на вторую половину дня пациентов, а я закончил с ремонтом, мы сидим на кухне и ужинаем.
– Ну, и что это было? – интересуется Беннер, отставляя в сторону кружку.
– Месть. Маленькая, – подумав, уточняю я.
– Кому именно?
– Всем понемногу. – Я издаю невольный смешок. – Честно говоря, я был готов к тому, что ты врежешь мне с разворота за такие шутки.
– О, ну что ты, это было даже... приятно, – проникновенно говорит доктор. Любуется несколько секунд моим ошалевшим лицом (каюсь, немного подыграл), и смеется: – Не пугайся, с непристойными предложениями не полезу.
Я сдерживаю рвущееся с языка ехидное «Какая жалость!» и поднимаюсь собрать посуду.
– Кстати, ты, кажется, недавно говорил, что не умеешь ничего кроме колдовства... – помедлив, негромко произносит за спиной Беннер. – А пол починил вполне умело. И мебель в своей комнате – тоже.
Я замираю. Настроение моментально портится, но я заставляю себя отвечать ровно – в конце концов, я должен Беннеру: за ту истерику и за сегодняшнее представление.
Снова берусь за посуду.
– В тот раз я... не совсем точно выразился. И я, и Тор умеем многое – работать с деревом и металлом, чинить и стирать одежду, готовить... Принц Асгарда не имеет права быть белоручкой и зависеть от слуг – иначе кому он нужен на троне, умеющий только командовать? Но сделать одно из этих занятий своей профессией? Делом жизни?..
– Что, недостаточно почетно? – будь эти слова сказаны чуть более насмешливым тоном, я бы Беннеру врезал. Но он говорит так, словно всего лишь пытается понять, и я объясняю:
– Не в этом дело. Просто ни одним из этих дел я не владею как мастер. Как и Тор, впрочем – он профессиональный воин, я – заклинатель. Но не столяр, не кузнец.
Беннер молчит какое-то время, потом поднимается и, взяв полотенце, начинает вытирать тарелки.
– Кажется, я понимаю. Но... если ты задержишься на Земле, тебе нужно искать себе какое-то занятие.
Я чувствую, как щекам внезапно становится нестерпимо жарко – от мысли, что все это время я, по сути, сидел на иждивении у доктора, – внутренности скручивает запоздалым стыдом и унижением. Беннер же, словно прочтя эти мои мысли, добавляет:
– Дело даже не в деньгах – сам видишь, в этих местах они уходят медленно. Но я же вижу, как тяготит тебя безделье.
– И что... ты предлагаешь? – искоса глянув на стоящего рядом, мрачно интересуюсь я.
– Ну... есть у меня одна мысль. Скажи-ка, сколькими земными языками ты владеешь?
8
– Ну, и как успехи? – интересуется Беннер, появляясь на пороге комнаты.
– Разрываюсь между двумя желаниями – убить тебя за твою идею, либо плюнуть на убийство и отправиться спать. – Я откидываюсь на спинку кровати, тру ноющие глаза.
– Что, неужели все так плохо?
– О, более чем, – кисло говорю я. – Мало того, что я вынужден читать этот невменяемый бред на английском, мне его приходится еще и переводить! На португальский! Художественно!
Беннер смеется, присаживается рядом, пытаясь заглянуть в экран стоящего у меня на коленях ноутбука.
– И что же ты такое читаешь? Конференцию ЮНЕСКО о правах детей?
Я пытаюсь захлопнуть бук, но Беннер неожиданно выхватывает его у меня и в следующий момент уже вчитывается в строки исходного текста. Я с тихим стоном утыкаюсь в ладони лицом.
– «Хидеми, – тихо позвал Масао, входя в комнату и отыскивая взглядом жену. Она лежала умиротворенная, закутанная в одеяла, и слегка вздрагивала. Волосы спутались вокруг бледного лица, но в этот момент она показалась Масао невыразимо прекрасной. Хидеми держала туго спеленутого, самого идеального ребенка, какого когда-либо видел Масао...» Локи... это что? – тихо спрашивает Беннер, глядя на меня грустно и строго, как на душевнобольного.
– Женский роман, не видишь разве? – раздраженно говорю я. – Даниэла Стил, «Безмолвная честь»*.
– Но почему, Локи? Почему роман? – не меняя интонации.
– Да потому что непроверенному новичку вроде меня ничего пристойнее издательства не доверили! – Я взрываюсь. – И, проклятье, как же меня заколебала уже эта безмозглая дура Хидеми! Которая «в шумных Соединенных Штатах, повстречала свою любовь – милого, обаятельного Питера Дженкинса», тьфу!!!
Несколько секунд Беннер все так же скорбно смотрит на мои метания (я в раздражении вскочил на ноги и теперь бегаю из угла в угол), затем аккуратно отставляет в сторону ноутбук... и складывается пополам в приступе истерического хохота.
– Чшто ты ржешшь, сскотина?! – Я подскакиваю к мерзавцу и бью его по трясущимся от смеха плечам – раз, другой, а на следующем замахе он внезапно выпрямляется, хватает меня за руку и дергает.
Я такого коварства не ожидал, а потому теряю равновесие и падаю, в падении, впрочем, извернувшись и заехав Беннеру в бок коленом. Тот не остается в долгу и довольно жестко припечатывает меня спиной к тощему матрасу, сжимая мои запястья и придавливая коленом ноги. Проклятье, ну и хватка у него – как у голема, не вырвешься!
– Что, воспользовался-таки силой Халка? – шиплю я ему в лицо.
– Нет, – на удивление мирно отвечает Беннер. Помедлив секунду, разжимает хватку, выпрямляется, откидывает с лица волосы. – Я, знаешь ли, и сам по себе уже давно не кабинетный ученый.
– Слезь с меня уже, дикий ученый! – ворчу я, пытаясь брыкнуть Беннера хоть куда-нибудь, но удача не на моей стороне, как обычно.
– Ты, кстати, ведь тоже не воспользовался своей силой хримтурса.
– На что это ты намекаешь?
– Я? Ни на что, просто удивляюсь вслух, – смеется «дикий ученый». – Идем, я ужин приготовил.
Остаток вечера я размышляю над произошедшим. Вывод, к которому я в итоге прихожу, неутешителен: похоже, я начал Беннеру доверять.
И он об этом знает, что самое печальное.
________
*Реально существующий роман. И цитата настоящая.
9
Два месяца спустя, в начале сезона дождей, Беннер уезжает.
«Это всего на несколько дней», – говорит он, укладывая в сумку весь свой небогатый гардероб.
«Просто им требуется моя консультация», – говорит он, стараясь не встречаться взглядом ни со мной, ни со своим отражением.
Я молчу.
Я мог бы сказать: «Беннер, тут и дураку ясно, что Мстители опять повстречали противника не по зубам и им нужен Халк». Но он это и сам прекрасно понимает.
А потому я молчу, и только уже стоя на веранде, говорю ему вслед:
– Только не бери его под опеку.
– Кого? – Беннер, вздрогнув, оборачивается.
– Того, кем будешь ломать пол на этот раз, – говорю я, и сам едва не кривлюсь от беспомощности и злобы этих слов.
– Хорошо, не буду. – Беннер, как ни странно, словно приободряется. – Не разрушь тут без меня дом.
– Это будет сложно, но я постараюсь.
А потом он уходит – его ждет знакомый уже вертолет.
Я возвращаюсь в дом.
Проходит несколько дней – пять, если быть точным.
Я старательно наслаждаюсь свободой и уединением. Готовлю почти без соли, просиживаю ночи за переводом (Хидеми все так же глупа и раздражающа, но роман близится к концу, что радует), отсыпаясь днем, радуюсь отсутствию бесконечных беннеровских посетителей.
Еще пять дней.
Пресная еда, не приправленная ворчанием Беннера, теряет половину своей прелести. Ночные бдения не дают облегчения – теперь кошмары приходят и днем, и как ни странно, раньше они были как будто легче.
На тринадцатый день отсутствия Беннера я, выйдя за продуктами, слышу за спиной шепотки на тему того, что «parece, ser bastante o demônio torturado ao médico e ele fugiu»*.
Ловлю себя на том, что нахожу такой исход... неприятным.
К концу третьей недели я признаюсь себе, что беспокоюсь за Беннера... ну хорошо, беспокоюсь и скучаю.
С ним все же лучше, чем в одиночестве.
В одну из ночей четвертой недели я просыпаюсь с дико колотящимся сердцем и трясущимися руками. Мне снился обезглавленный Беннер. Я просиживаю до рассвета на кухне со стаканом дурного местного пойла, выдаваемого за виски, а потом откапываю в своих вещах гривну и произношу простое заклинание.
Жив и здоров, скотина...
Ожог на ладони, как ни странно, почти не мешает заснуть.
__________
* «Похоже, демон совсем допек доктора, и тот сбежал». (порт.)
***
Он возвращается ровно через месяц.
На улице уже третий день без передышки льет страшенный ливень, перевод романа на стадии финальной вычитки, а потому я особенно часто отвлекаюсь от работы под любым предлогом – выпить чаю, дать отдых глазам, проверить, не кончился ли дождь... И, в очередной раз выйдя на залитую веранду, вижу знакомую фигуру у калитки.
И словно что-то внутри разжимается, пока я смотрю на него.
Как под заклятием, я делаю вперед шаг, другой... На голову мне обрушивается дождь, но мне уже наплевать, я стою напротив Беннера и смотрю на него.
Осунувшийся, бледный. В облепивших голову мокрых волосах прибавилось седины.
А взгляд – горько-нежный.
– Здравствуй, Локи, – говорит он.
– Вернулся все-таки.
– Да.
Пауза. Дождь бьет по плечам.
– Их проблема была... сложной. Многоступенчатой, – говорит Беннер, и в его голосе слышится извинение.
– Я так и понял.
– Локи, ты...
– Да.
– Ты ведь еще не знаешь, что я хочу спросить?
– Неважно. Да.
У него шершавый от щетины подбородок, холодная от дождя кожа и мягкие губы.
Я закрываю глаза, касаюсь его щеки самыми кончиками пальцев. Наш поцелуй – и не поцелуй почти, только прикосновение губ.
– Я... тебя ждал, – говорю я.
Брюс всматривается в мое лицо – пристально, ищуще – и тепло улыбается.
– Я тоже ждал возвращения.
Эпилог
– Локи?
– Ммм? – рассеянно, не поднимая головы, откликается тот, погруженный в пучины очередного – на этот раз немецкого – текста.
– Это что? – Беннер демонстрирует темноволосой макушке медальон на короткой цепочке. Локи наконец поднимает голову, несколько секунд с легким отвращением изучает предмет и недоуменно интересуется:
– Где ты его взял?
– Как ни странно, в своей лаборатории, в куче отработанных образцов. Так что это, очередной твой эксперимент?
– Беннер, – с жалостью откликается Локи. – Откуда бы я взял столько золота для подобных экспериментов? Это «Око Судии», мне его Один дал после суда.
– На память, что ли?
– Почти. Он сказал, что я смогу вернуться в Асгард, когда камень станет синим.
Несколько секунд Беннер пристально изучает кристалл в «зрачке» Ока, потом на всякий случай уточняет:
– А сейчас он какой?
– Синий.
– Э... А почему ты... ты разве не хочешь вернуться?
– Уже устал от меня? – Локи насмешливо щурит светлые глаза, но Брюсу хорошо заметна тень тревоги в глубине.
– Глупости, – говорит он с абсолютной уверенностью. – Просто мне казалось, что ты... хочешь вернуться домой. Оправдаться.
– Брюс, – говорит Локи, выпрямляясь, и Беннер напрягается – если партнер называет его по имени, значит, он действительно настроен крайне серьезно. – Я скажу эту слюнявую глупость, раз ты сам до нее не додумался, но только один раз. Мой дом давно не в Асгарде, а здесь. Рядом с единственным человеком, которому я хоть сколько-то... доверяю. – Они никогда не говорят о своих чувствах, словно боясь спугнуть – чувства или партнера, – но «Я тебе доверяю» в устах Локи почти равно признанию в любви. И Беннер это знает и ценит.
– То есть, ты не намерен туда возвращаться? – с затаенным облегчением спрашивает он. «Ты не сбежишь от меня однажды на рассвете?» – хочется ему произнести.
– Нет, – Локи говорит уверенно, и, кажется, отвечает на оба вопроса – заданный и незаданный.
– А как же магия?
– Проживу. Кроме того, даже ради магии я не намерен идти к ним на поклон. Иначе сделал бы это сразу, как камень посинел.
– То есть когда? – уже догадываясь об ответе.
– Когда впервые взял Око в руки. – Ас пожал плечами и демонстративно углубился в текст.
Конец