Нагло перетырила, ибо!
22.11.2012 в 12:49
Пишет Moura:***
Фест официально окончен, можно вылезать из бункера и подставляться под тапки.
Автор: Moura.
Фандом: Skyfall.
Примечание: написано на бондо-фест по заявке 01-04. Новый М/Бонд. Придирки со стороны нового начальства, сплетничающие Ив и Q, юмор.
Пейринг (персонажи): Бонд/Мэллори; за чашкой кофе общаются Кью и Манипенни.
Рейтинг: PG-13.
Размер: мини (2 461 слово).
Варнинг: юмор всегда был слабым авторским местом.
Спасибо заказчику за прекрасную заявку.
***— Ты думаешь...
— Я почти всегда думаю. Я не перестаю думать. Думать - нормальное состояние для человека разумного. Конечно, я думаю.
— Джеффри.
— Ив. Видишь, я тоже помню, как тебя зовут.
Кью улыбается Манипенни поверх крышки ноутбука; оттенки у слов и улыбки - разные. Поэтому она прощает Кью ежедневную долю сарказма, подается вперед, наклоняясь и толкая локтями ноутбук, и заговорщицки шепчет:
— Я думаю, они спят.
О, ну да. Разумеется. А добыча нефти экологически безопасна, зубная фея существует и Уэльс выйдет из состава Объединенного королевства.
— Ты улыбаешься, - в её голосе неподдельный укор, от которого дрогнуло бы сердце любого, но только не сердце главы исследовательского центра Британской Секретной Службы. - Но, как сказал один мудрый человек, моих сил хватает только на выводы, на доказательства - уже нет. Даже если они пока не спят, - она делает удивительно прозрачное ударение на этом «пока», - то когда-нибудь. Когда-нибудь. Энергетика. Понимаешь, - многозначительно заключает Ив.
Разворачивается и, даже не допив свой кофе, уходит, плавно покачиваясь на шпильках и улыбаясь ему. Кью видит эту улыбку отраженной в стеклянной двери. Улыбку Вот-Увидишь-Милый-Спорим. Улыбку Я-Же-Женщина-И-Лучше-Разбираюсь-В-Таких-Вещах. Одним словом, очень раздражающую улыбку.
Джеймса Бонда невозможно контролировать. Его зашкаливающая эмоциональность пугает. Его безразличие - тоже. То, как это смешивается (но не взбалтывается) и подавно приводит в ужас; в священный ужас руководителя, не знающего, чьё посольство его агент взорвёт завтра. Может быть, завтра Бонд даже свергнет правительство в Уганде или уйдёт в буддистский монастырь. Где-нибудь в окрестностях Лхасы. Будет носить багряное и оранжевое и медитировать. И читать мантры.
О, господи. Очевидно, это был слишком долгий день. Слишком долгий для того, чтобы контролировать своё сознание - и слишком долгий для того, чтобы ждать, когда ноль-ноль-семь лично соизволит донести до своего непосредственного начальства отчет о последнем задании. Там, слава богу, обошлось без смены режимов власти.
Поэтому следующее давать как-то боязно.
Впрочем, - говорит себе Мэллори, - что за вздор. Но успокоить себя до конца не успевает, потому что дверь открывается без стука, так неторопливо и уверенно, словно Бонд переступает через порог собственной квартиры, а не его кабинета.
Да черт возьми, Мэллори буквально уверен, что даже в собственную дверь Бонд входит более настороженным.
— Ноль-ноль-семь.
— М.
У него достаточно большой полевой опыт - очень, очень большой полевой опыт, очень, да, нужно повторить это ещё пару раз - чтобы не заскрипеть зубами. Бонд до сих пор произносит это «М» с лёгкой иронией - настолько лёгкой, что она практически неразличима, и это вдвойне оскорбительно. Мэллори каждый раз хочется, словно мальчишке, вспылить и заявить, что он не брал чужого, и останавливает даже не статус, - останавливает взгляд - тот, который Бонд мог бы бросить на него в ответ. Этот потенциальный взгляд пугает Гаррета Мэллори даже больше, чем угроза Третьей Мировой, буде таковая возникнет, а напугать его вообще очень сложно.
Бонду - удаётся.
И нет, он не станет это анализировать.
— Ваш отчёт.
— Мой отчёт, - Бонд кивает, делает два шага вперед и кладёт перед ним тонкую папку. Черный пластик бликует в свете от настольной лампы, и глаза у Бонда, эти прозрачные, так потрясающе умеющие ничего не выражать глаза тоже, мнится, бликуют.
Кажется, Бонда это веселит; всё это его веселит, черт возьми! Мэллори почти готов восхититься чужим искусством так вежливо и ненавязчиво издеваться над людьми. Этими своими ироничными интонациями. Этими зеркальными фразами. Этой тенью тени полуулыбки, теряющейся в резких морщинах у рта. Одним словом, Бонд совершенно очаровательно умеет дать понять, что грош ему, Мэллори, цена как руководителю британской разведки, и вся заслуга - только в первой букве фамилии.
Он вздыхает - очень тихо, очень мерно - и открывает папку. Скорее для вида, чем из интереса, потому что, если по-хорошему, из него действительно был бы отвратный руководитель, не знай он заранее содержания каждой строчки.
— Вы разрушили половину Сеула, ноль-ноль-семь, - он еле сдерживает соблазн покачать головой.
— Всего один округ.
— Три.
— Канбукку и Новонгу почти не пострадали.
— Четыре взрыва!
— И прекрасная оперативная работа сеульской противопожарной службы.
— Посол очень недоволен.
— У посла подагра и молодая жена.
— А у вас нет совести.
— Это качество не входило в перечень обязательных для работы в Ми6. Иначе я бы не прошел тесты.
Мэллори испытал острое, доселе почти незнакомое желание уронить голову на стол. Несколько раз. А потом обхватить её руками и долго раскачиваться из стороны в сторону, распевая «Я Генрих Восьмой, Генрих Восьмой это я» или ещё что-нибудь столь же сюрреалистичное и патриотичное.
— С женой посла спали? - с тоской осведомился он. Вероятно, из чувства ранее не отрефлексированного мазохизма.
— Всего лишь налаживал каналы связи.
Дважды на столе, в постели, на тигровой шкуре и раз на подоконнике - видимо, специально для оперативной группы, которой было дано задание следить за Бондом. Во имя его же, Бонда, безопасности. Разумеется.
У посла действительно молодая, красивая и очень темпераментная жена. И её спина была буквально создана для того, чтобы руки Бонда обнимали её, обхватывали, отпечатывались на коже, оглаживали лопатки.
Господи, какой долгий день.
— Завтра вы придёте за новым заданием. Учтите, ноль-ноль-семь, на этот раз вам лучше быть чуть более осторожным и постараться не стереть очередную столицу с карты мира. Ради разнообразия.
И вот теперь, Мэллори готов поклясться в этом на Библии короля Якова, Бонд точно улыбается. Почти призрачно, еле уловимо, глядя на него сверху вниз и опустив руки в карманы идеально отглаженных (кстати, а кто гладит ему костюмы? Господи, ка-кой дол-гий де-нь...) брюк.
— Свободны.
— М.
— Ноль-ноль-семь.
Да, приветствия и прощания отличаются у всех людей на этой планете. У всех, кроме него и Бонда.
Он окликает его уже у самой двери - возможно, от переутомления или тяги к самоуничтожению.
— Вы знаете, как сложно с вами работать?
— Доброй ночи, М.
И, закрывая за собой дверь с обратной стороны, Бонд совершенно точно, вне всякого сомнения, улыбается - по-настоящему, широко, чертовски усмешливо.
Боже, благослови Королеву и М, хранившую в ящике стола шотландский виски.
Вот уже ровно минуту и двадцать секунд этот салатный лист остаётся нанизанным на вилку в руке Манипенни. Она сидит напротив, недвижная и странно молчаливая для человека в свой законный обеденный перерыв, и смотрит на Кью. Очень странно, красноречиво и...
Просто очень странно.
— Нет, - наконец, вздыхает он, отвлекаясь от куриной грудки и откладывая свою вилку. - Нет, М вовсе не смотрит так на ноль-ноль-семь.
Актерский талант Манипенни, впрочем, несомненен.
— Ты-просто-ничего-не-замечааааешь, - почти пропевает она, молниеносно отправляя в рот салатный лист и с хрустом уничтожая его. - Именно так. Я ведь его секретарь, - таинственно сообщает она. - Я всё вижу.
— А я ассистент Бонда, - ласково сообщает ей Кью, опираясь подбородком на сцепленные в замок руки. - Мы снова играем в какую-то игру?
— Ты просто не хочешь замечать очевидного, - Ив морщит носик и накалывает на вилку следующий зелёный лист так, словно представляет себе живое и трепещущее сердце Кью.
— Я предпочитаю оперировать фактами.
— Буду тебе факты, - уверенно кивает она. - Уж будь уверен, пожалуйста. Энергетика, - снова повторяет она магическое слово, Кью кивает - энергетика, конечно, всё объясняет - и медленно начинает ненавидеть эти по-женски всезнающие интонации.
В глазах Ив - то же выражение, что наверняка было и на лице Галилея, когда тот произносил свою сакраментальную фразу.
Помимо большого числа прочих факторов, Мэллори так же не собирается анализировать то, что ждёт. Это ожидание, его ни с чем не перепутать; он смотрит на часы, стрелки которых, подбираясь к полуночи, кажется, увязли в клею, он барабанит пальцами по столешнице, он - о, черт побери - нервничает. Другими словами, делает всё то, что большинство обычных людей делает в ожидании встречи. И эта схожесть с большинством - буквально несмываемое пятно на его репутации.
Он всего-навсего никогда не знает, как разговор с Бондом пройдёт на этот раз. На этот, каждый, раз. На этот каждый безупречный раз. Его попытки построения делового диалога разбиваются об чужие идеальные костюмы и говорящие глаза, как фарфоровые чашки об бетонный пол. И, вероятно, он действительно безнадежный мазохист, если всё ещё пытается взять Бонда под свой контроль.
— М.
— Ноль-ноль-семь.
Только три секунды, так же, как и стрелки циферблата, увязшие в клею, Мэллори понимает, что не так. Бонд приветствует его первым. Бонд входит в кабинет, закрывает за собой дверь, мягко давя на отполированную ручку. Бонд говорит «М» всё с той же привычной насмешкой, мол, М? Какой-такой М.
И всё-таки порядок нарушен.
Об этом он подумает завтра.
— Ваше новое задание, - Мэллори бросает на стол папку - бежевый пластик, размашистое Top secret в углу - и откидывается в кресле. - Будьте любезны.
Бонд подходит - неспешно и безмятежно, словно тот предложил ему бокал мартини, а не - впрочем, неважно, что там, в этой папке. И нет, Мэллори не следит за его движениями, когда он берёт папку в руки и раскрывает первую страницу.
Воистину, удивление на его лице стоило куда больше, чем сотня-другая нервных клеток, автоматически испаряющихся в присутствии Бонда.
— Норидж? Норфолк?
— Норфолк, ноль-ноль-семь. Восточная Англия. - Боже, он произносит это почти с удовольствием. - Сто шестьдесят километров от Лондона. И карта памяти в кармане одного очень, очень непатриотично настроенного специалиста по ядерной физике. Молодо-зелено.
— С этим может справиться даже мисс Манипенни. М.
У этого «М», думается Мэллори, уже почти иное звучание. В глазах у Бонда - воды залива Мари-Ферт. Темнеющий голубой, отливающий сизым, и очень холодно. Слишком холодно. Абсолютный ноль.
— Видимо, нет, если туда отправляетесь вы.
Бонд кивает, не отводя глаз. Закрывает папку и медленно опускает сжимающую её руку.
— И вы это делаете, потому что?
— Потому, что? - он выгибает бровь.
И если Бонд сейчас вернёт ему этот отзеркаленный вопрос, они оба окончательно станут похожи на идиотов. Но вместо вопроса Бонд возвращает ему изгиб брови - вопросительно-недоуменный; с той степенью недоумения, которую может позволить себе агент с двумя нулями.
— Сеул, - напоминает Мэллори.
— Ссылка? - уточняет Бонд.
— Пауза для мирового сообщества, - находится он.
— Там меня легче контролировать, - понимающе кивает тот.
И да, Мэллори почти благодарен ему за то, что не пришлось произносить этого вслух самому. Хотя, если хорошо подумать, что Бонд в Норфолке, что Бонд в Янгоне, - где бы он ни был, усмирить его возможно с тем же успехом, что и ядерную реакцию. У них много похожего, кстати. У Джеймса Бонда и взрыва атомной бомбы.
Абсолютная эффективность. Разрушительное действие.
Разрушительное. Действие.
— Загляните утром к Кью, у него кое-что для вас есть.
— Билет на пригородный поезд? - криво улыбается Бонд.
— Возможно. Вы можете идти, ноль-ноль-семь.
Это почему-то каждый раз выматывает, как ежегодный лондонский марафон.
— Могу, - соглашается он. И противоречиво остаётся на месте. Мэллори смотрит на него через разделяющий их стол, снизу вверх, красноречиво - вы, ноль-ноль-семь, свободны - и лишь чуть устало. Смотрит на профессионально держащегося в тени Бонда и предпочитает не думать о том, почему тот не трогается с места. Когда Бонд, наконец, делает шаг, Мэллори думает, что лучше бы он и дальше оставался недвижен. Для их общего блага, морального и, возможного, физического.
Потому что Бонд делает шаг вперёд, потом в сторону, обходит стол, приближается - и, о господи, что за черт - совершенно свободно присаживается на подлокотник его кресла.
— Вы с ума сошли? - Почти нежно интересуется Мэллори.
— Норидж близко, - вдруг говорит тот, переводя на него взгляд. Необычно, непривычно серьезный и очень утомленный взгляд. Очевидная истина, изреченная им, звучит многозначно, словно пророчество.
— Ноль-ноль-семь, я понимаю, что у вас сложности с коммуникацией, но неужели слово «субординация» совершенно ничего вам не говорит? Ничего?
— Норидж. Близко, - с расстановкой повторяет Бонд, всё ещё глядя ему в глаза, и тогда Мэллори хочется отвернуться. Не то чтобы он понимает, что хочет сказать ему Бонд, но Норидж уж точно ближе Сеула, там наверняка не будет подпольной террористической организации, тротила в торговых центрах и четырех одномоментных взрывов.
Они до последней секунды считали, что Бонд оказался в эпицентре одного из четырех.
И Мэллори не хочет об этом вспоминать - ни о молчании Кью, звонком, как бьющийся хрусталь, ни о ладони мисс Манипенни, прижатой к губам, ни о собственной парадоксальной, первобытной ярости, душившей вплоть до «Здесь слишком жарко для британца» сквозь помехи на линии.
В Норидже всего этого действительно не будет, Норидж действительно ближе, Норидж действительно безоп...
Он сказал «действительно»? Он трижды сказал «действительно»?
— Считайте это отпуском, ноль-ноль-семь. На свой манер, - и Мэллори, взмахнув рукой, как-то бессильно уронил её на колено.
Он меньше всего ожидал почувствовать пальцы Бонда на своём плече - пальцы, медленно скользнувшие вниз по ткани рубашки до самого локтя.
— Нет, - отозвался он. - Слово «субординация» ничего вам не говорит, теперь я в это верю.
И, вероятно, нужно расслабиться. По крайней мере, цепляться пальцами за подлокотник не нужно точно. Святый боже, да что с ним такое, когда он разучился взашей выгонять неуправляемых, смертоносных, взрывоопасных, неповторимых наглецов.
Пальцы Бонда скользнули обратно, теперь уже от локтя до плеча - еле ощутимо, почти щекотно сквозь тонкую ткань в голубую полоску - захотелось открыть рот и глотнуть воздуха, кажется, пропахшего нагретым металлом - а потом эти же пальцы вдруг с силой скомкали рубашку на его плече и резко дёрнули на себя. Быстро наклонившись и не давая отшатнуться, Бонд шепнул в самое ухо, обжигая выдохом:
— Неужели это так важно?
Мэллори всё-таки глотнул воздуха. А потом мёртвой хваткой сжал чужое запястье и поднял голову.
Чтобы можно было контролировать тебя? Чтобы ты был территориально досягаем? Жив?
Боже, какая сентиментальная глупость, и завтра он обязательно зачитает себе выговор. С занесением в личное дело. Но сейчас, когда к нему в полумраке кабинета наклоняется Джеймс Бонд, Гаррет Мэллори хочет только одного - прекратить уставать от их невозможности нормально говорить, уставать от ожидания и приклеенных к циферблату стрелок, уставать от канонады в наушниках во время сеанса связи, от себя и своего дающего сбои самообладания. Бонд и правда пахнет нагретым металлом, северным побережьем и самую малость - бергамотом; это ничуть не способствует повышению уровня самоконтроля.
Бонд наклоняется очень медленно. Так медленно, что у него ещё есть время, но черта с два Мэллори позволит ему что-то здесь решать.
И подается вперед первым.
Стрелки часов вдруг срываются с места так, словно их придерживали.
Кью совершенно уверен: если объекты на большом расстоянии ещё могут расплываться, когда он без очков, то уж в очках он видит ничуть не хуже человека со стопроцентным, безукоризненным зрением. Он уверен в этом так же, как и в том, что прямо на его глазах, в углу подземной парковки, Джеймс Бонд целует Гаррета Мэллори. Или Гаррет Мэллори - Джеймса Бонда.
М, кажется, вот-вот порвёт побелевшими пальцами пальто на чужих плечах.
Бонд, кажется, вживит, вплавит М в себя.
Кью далеко, Кью всего лишь стоит в тени колонны и ждёт, когда двое уедут, если не решат заняться любовью прямо на капоте чужого Шевроле.
Кью готов поклясться, что чувствует, как в промозглом ноябрьском воздухе смешивается чужое дыхание. Чувствует это сильное, опасное, больное, слишком интимное. Не его.
Кажется, пора начинать думать об Уэльсе как о суверенном государстве.
— Я же говорила! Я говорила, тебе Джеффри!
Он джентльмен и может позволить женщине минуту торжества пятничным вечером. Звон бокала об бокал звучит словно праздничный салют.
— Прости, но - нет. Позволь. Ты утверждала, что они, по твоему выражению, спят вместе. Но утверждать этого мы по-прежнему не можем. Определенно, их отношения носят неуставной характер. Однако твоё предположение всё ещё остаётся только предположением.
В её полуминутном молчании и последовавшим за ним уважительном «Ооо» Кью чудится опасность для Британской Короны.
URL записиФест официально окончен, можно вылезать из бункера и подставляться под тапки.
Автор: Moura.
Фандом: Skyfall.
Примечание: написано на бондо-фест по заявке 01-04. Новый М/Бонд. Придирки со стороны нового начальства, сплетничающие Ив и Q, юмор.
Пейринг (персонажи): Бонд/Мэллори; за чашкой кофе общаются Кью и Манипенни.
Рейтинг: PG-13.
Размер: мини (2 461 слово).
Варнинг: юмор всегда был слабым авторским местом.
Спасибо заказчику за прекрасную заявку.
***— Ты думаешь...
— Я почти всегда думаю. Я не перестаю думать. Думать - нормальное состояние для человека разумного. Конечно, я думаю.
— Джеффри.
— Ив. Видишь, я тоже помню, как тебя зовут.
Кью улыбается Манипенни поверх крышки ноутбука; оттенки у слов и улыбки - разные. Поэтому она прощает Кью ежедневную долю сарказма, подается вперед, наклоняясь и толкая локтями ноутбук, и заговорщицки шепчет:
— Я думаю, они спят.
О, ну да. Разумеется. А добыча нефти экологически безопасна, зубная фея существует и Уэльс выйдет из состава Объединенного королевства.
— Ты улыбаешься, - в её голосе неподдельный укор, от которого дрогнуло бы сердце любого, но только не сердце главы исследовательского центра Британской Секретной Службы. - Но, как сказал один мудрый человек, моих сил хватает только на выводы, на доказательства - уже нет. Даже если они пока не спят, - она делает удивительно прозрачное ударение на этом «пока», - то когда-нибудь. Когда-нибудь. Энергетика. Понимаешь, - многозначительно заключает Ив.
Разворачивается и, даже не допив свой кофе, уходит, плавно покачиваясь на шпильках и улыбаясь ему. Кью видит эту улыбку отраженной в стеклянной двери. Улыбку Вот-Увидишь-Милый-Спорим. Улыбку Я-Же-Женщина-И-Лучше-Разбираюсь-В-Таких-Вещах. Одним словом, очень раздражающую улыбку.
***
Джеймса Бонда невозможно контролировать. Его зашкаливающая эмоциональность пугает. Его безразличие - тоже. То, как это смешивается (но не взбалтывается) и подавно приводит в ужас; в священный ужас руководителя, не знающего, чьё посольство его агент взорвёт завтра. Может быть, завтра Бонд даже свергнет правительство в Уганде или уйдёт в буддистский монастырь. Где-нибудь в окрестностях Лхасы. Будет носить багряное и оранжевое и медитировать. И читать мантры.
О, господи. Очевидно, это был слишком долгий день. Слишком долгий для того, чтобы контролировать своё сознание - и слишком долгий для того, чтобы ждать, когда ноль-ноль-семь лично соизволит донести до своего непосредственного начальства отчет о последнем задании. Там, слава богу, обошлось без смены режимов власти.
Поэтому следующее давать как-то боязно.
Впрочем, - говорит себе Мэллори, - что за вздор. Но успокоить себя до конца не успевает, потому что дверь открывается без стука, так неторопливо и уверенно, словно Бонд переступает через порог собственной квартиры, а не его кабинета.
Да черт возьми, Мэллори буквально уверен, что даже в собственную дверь Бонд входит более настороженным.
— Ноль-ноль-семь.
— М.
У него достаточно большой полевой опыт - очень, очень большой полевой опыт, очень, да, нужно повторить это ещё пару раз - чтобы не заскрипеть зубами. Бонд до сих пор произносит это «М» с лёгкой иронией - настолько лёгкой, что она практически неразличима, и это вдвойне оскорбительно. Мэллори каждый раз хочется, словно мальчишке, вспылить и заявить, что он не брал чужого, и останавливает даже не статус, - останавливает взгляд - тот, который Бонд мог бы бросить на него в ответ. Этот потенциальный взгляд пугает Гаррета Мэллори даже больше, чем угроза Третьей Мировой, буде таковая возникнет, а напугать его вообще очень сложно.
Бонду - удаётся.
И нет, он не станет это анализировать.
— Ваш отчёт.
— Мой отчёт, - Бонд кивает, делает два шага вперед и кладёт перед ним тонкую папку. Черный пластик бликует в свете от настольной лампы, и глаза у Бонда, эти прозрачные, так потрясающе умеющие ничего не выражать глаза тоже, мнится, бликуют.
Кажется, Бонда это веселит; всё это его веселит, черт возьми! Мэллори почти готов восхититься чужим искусством так вежливо и ненавязчиво издеваться над людьми. Этими своими ироничными интонациями. Этими зеркальными фразами. Этой тенью тени полуулыбки, теряющейся в резких морщинах у рта. Одним словом, Бонд совершенно очаровательно умеет дать понять, что грош ему, Мэллори, цена как руководителю британской разведки, и вся заслуга - только в первой букве фамилии.
Он вздыхает - очень тихо, очень мерно - и открывает папку. Скорее для вида, чем из интереса, потому что, если по-хорошему, из него действительно был бы отвратный руководитель, не знай он заранее содержания каждой строчки.
— Вы разрушили половину Сеула, ноль-ноль-семь, - он еле сдерживает соблазн покачать головой.
— Всего один округ.
— Три.
— Канбукку и Новонгу почти не пострадали.
— Четыре взрыва!
— И прекрасная оперативная работа сеульской противопожарной службы.
— Посол очень недоволен.
— У посла подагра и молодая жена.
— А у вас нет совести.
— Это качество не входило в перечень обязательных для работы в Ми6. Иначе я бы не прошел тесты.
Мэллори испытал острое, доселе почти незнакомое желание уронить голову на стол. Несколько раз. А потом обхватить её руками и долго раскачиваться из стороны в сторону, распевая «Я Генрих Восьмой, Генрих Восьмой это я» или ещё что-нибудь столь же сюрреалистичное и патриотичное.
— С женой посла спали? - с тоской осведомился он. Вероятно, из чувства ранее не отрефлексированного мазохизма.
— Всего лишь налаживал каналы связи.
Дважды на столе, в постели, на тигровой шкуре и раз на подоконнике - видимо, специально для оперативной группы, которой было дано задание следить за Бондом. Во имя его же, Бонда, безопасности. Разумеется.
У посла действительно молодая, красивая и очень темпераментная жена. И её спина была буквально создана для того, чтобы руки Бонда обнимали её, обхватывали, отпечатывались на коже, оглаживали лопатки.
Господи, какой долгий день.
— Завтра вы придёте за новым заданием. Учтите, ноль-ноль-семь, на этот раз вам лучше быть чуть более осторожным и постараться не стереть очередную столицу с карты мира. Ради разнообразия.
И вот теперь, Мэллори готов поклясться в этом на Библии короля Якова, Бонд точно улыбается. Почти призрачно, еле уловимо, глядя на него сверху вниз и опустив руки в карманы идеально отглаженных (кстати, а кто гладит ему костюмы? Господи, ка-кой дол-гий де-нь...) брюк.
— Свободны.
— М.
— Ноль-ноль-семь.
Да, приветствия и прощания отличаются у всех людей на этой планете. У всех, кроме него и Бонда.
Он окликает его уже у самой двери - возможно, от переутомления или тяги к самоуничтожению.
— Вы знаете, как сложно с вами работать?
— Доброй ночи, М.
И, закрывая за собой дверь с обратной стороны, Бонд совершенно точно, вне всякого сомнения, улыбается - по-настоящему, широко, чертовски усмешливо.
Боже, благослови Королеву и М, хранившую в ящике стола шотландский виски.
***
Вот уже ровно минуту и двадцать секунд этот салатный лист остаётся нанизанным на вилку в руке Манипенни. Она сидит напротив, недвижная и странно молчаливая для человека в свой законный обеденный перерыв, и смотрит на Кью. Очень странно, красноречиво и...
Просто очень странно.
— Нет, - наконец, вздыхает он, отвлекаясь от куриной грудки и откладывая свою вилку. - Нет, М вовсе не смотрит так на ноль-ноль-семь.
Актерский талант Манипенни, впрочем, несомненен.
— Ты-просто-ничего-не-замечааааешь, - почти пропевает она, молниеносно отправляя в рот салатный лист и с хрустом уничтожая его. - Именно так. Я ведь его секретарь, - таинственно сообщает она. - Я всё вижу.
— А я ассистент Бонда, - ласково сообщает ей Кью, опираясь подбородком на сцепленные в замок руки. - Мы снова играем в какую-то игру?
— Ты просто не хочешь замечать очевидного, - Ив морщит носик и накалывает на вилку следующий зелёный лист так, словно представляет себе живое и трепещущее сердце Кью.
— Я предпочитаю оперировать фактами.
— Буду тебе факты, - уверенно кивает она. - Уж будь уверен, пожалуйста. Энергетика, - снова повторяет она магическое слово, Кью кивает - энергетика, конечно, всё объясняет - и медленно начинает ненавидеть эти по-женски всезнающие интонации.
В глазах Ив - то же выражение, что наверняка было и на лице Галилея, когда тот произносил свою сакраментальную фразу.
***
Помимо большого числа прочих факторов, Мэллори так же не собирается анализировать то, что ждёт. Это ожидание, его ни с чем не перепутать; он смотрит на часы, стрелки которых, подбираясь к полуночи, кажется, увязли в клею, он барабанит пальцами по столешнице, он - о, черт побери - нервничает. Другими словами, делает всё то, что большинство обычных людей делает в ожидании встречи. И эта схожесть с большинством - буквально несмываемое пятно на его репутации.
Он всего-навсего никогда не знает, как разговор с Бондом пройдёт на этот раз. На этот, каждый, раз. На этот каждый безупречный раз. Его попытки построения делового диалога разбиваются об чужие идеальные костюмы и говорящие глаза, как фарфоровые чашки об бетонный пол. И, вероятно, он действительно безнадежный мазохист, если всё ещё пытается взять Бонда под свой контроль.
— М.
— Ноль-ноль-семь.
Только три секунды, так же, как и стрелки циферблата, увязшие в клею, Мэллори понимает, что не так. Бонд приветствует его первым. Бонд входит в кабинет, закрывает за собой дверь, мягко давя на отполированную ручку. Бонд говорит «М» всё с той же привычной насмешкой, мол, М? Какой-такой М.
И всё-таки порядок нарушен.
Об этом он подумает завтра.
— Ваше новое задание, - Мэллори бросает на стол папку - бежевый пластик, размашистое Top secret в углу - и откидывается в кресле. - Будьте любезны.
Бонд подходит - неспешно и безмятежно, словно тот предложил ему бокал мартини, а не - впрочем, неважно, что там, в этой папке. И нет, Мэллори не следит за его движениями, когда он берёт папку в руки и раскрывает первую страницу.
Воистину, удивление на его лице стоило куда больше, чем сотня-другая нервных клеток, автоматически испаряющихся в присутствии Бонда.
— Норидж? Норфолк?
— Норфолк, ноль-ноль-семь. Восточная Англия. - Боже, он произносит это почти с удовольствием. - Сто шестьдесят километров от Лондона. И карта памяти в кармане одного очень, очень непатриотично настроенного специалиста по ядерной физике. Молодо-зелено.
— С этим может справиться даже мисс Манипенни. М.
У этого «М», думается Мэллори, уже почти иное звучание. В глазах у Бонда - воды залива Мари-Ферт. Темнеющий голубой, отливающий сизым, и очень холодно. Слишком холодно. Абсолютный ноль.
— Видимо, нет, если туда отправляетесь вы.
Бонд кивает, не отводя глаз. Закрывает папку и медленно опускает сжимающую её руку.
— И вы это делаете, потому что?
— Потому, что? - он выгибает бровь.
И если Бонд сейчас вернёт ему этот отзеркаленный вопрос, они оба окончательно станут похожи на идиотов. Но вместо вопроса Бонд возвращает ему изгиб брови - вопросительно-недоуменный; с той степенью недоумения, которую может позволить себе агент с двумя нулями.
— Сеул, - напоминает Мэллори.
— Ссылка? - уточняет Бонд.
— Пауза для мирового сообщества, - находится он.
— Там меня легче контролировать, - понимающе кивает тот.
И да, Мэллори почти благодарен ему за то, что не пришлось произносить этого вслух самому. Хотя, если хорошо подумать, что Бонд в Норфолке, что Бонд в Янгоне, - где бы он ни был, усмирить его возможно с тем же успехом, что и ядерную реакцию. У них много похожего, кстати. У Джеймса Бонда и взрыва атомной бомбы.
Абсолютная эффективность. Разрушительное действие.
Разрушительное. Действие.
— Загляните утром к Кью, у него кое-что для вас есть.
— Билет на пригородный поезд? - криво улыбается Бонд.
— Возможно. Вы можете идти, ноль-ноль-семь.
Это почему-то каждый раз выматывает, как ежегодный лондонский марафон.
— Могу, - соглашается он. И противоречиво остаётся на месте. Мэллори смотрит на него через разделяющий их стол, снизу вверх, красноречиво - вы, ноль-ноль-семь, свободны - и лишь чуть устало. Смотрит на профессионально держащегося в тени Бонда и предпочитает не думать о том, почему тот не трогается с места. Когда Бонд, наконец, делает шаг, Мэллори думает, что лучше бы он и дальше оставался недвижен. Для их общего блага, морального и, возможного, физического.
Потому что Бонд делает шаг вперёд, потом в сторону, обходит стол, приближается - и, о господи, что за черт - совершенно свободно присаживается на подлокотник его кресла.
— Вы с ума сошли? - Почти нежно интересуется Мэллори.
— Норидж близко, - вдруг говорит тот, переводя на него взгляд. Необычно, непривычно серьезный и очень утомленный взгляд. Очевидная истина, изреченная им, звучит многозначно, словно пророчество.
— Ноль-ноль-семь, я понимаю, что у вас сложности с коммуникацией, но неужели слово «субординация» совершенно ничего вам не говорит? Ничего?
— Норидж. Близко, - с расстановкой повторяет Бонд, всё ещё глядя ему в глаза, и тогда Мэллори хочется отвернуться. Не то чтобы он понимает, что хочет сказать ему Бонд, но Норидж уж точно ближе Сеула, там наверняка не будет подпольной террористической организации, тротила в торговых центрах и четырех одномоментных взрывов.
Они до последней секунды считали, что Бонд оказался в эпицентре одного из четырех.
И Мэллори не хочет об этом вспоминать - ни о молчании Кью, звонком, как бьющийся хрусталь, ни о ладони мисс Манипенни, прижатой к губам, ни о собственной парадоксальной, первобытной ярости, душившей вплоть до «Здесь слишком жарко для британца» сквозь помехи на линии.
В Норидже всего этого действительно не будет, Норидж действительно ближе, Норидж действительно безоп...
Он сказал «действительно»? Он трижды сказал «действительно»?
— Считайте это отпуском, ноль-ноль-семь. На свой манер, - и Мэллори, взмахнув рукой, как-то бессильно уронил её на колено.
Он меньше всего ожидал почувствовать пальцы Бонда на своём плече - пальцы, медленно скользнувшие вниз по ткани рубашки до самого локтя.
— Нет, - отозвался он. - Слово «субординация» ничего вам не говорит, теперь я в это верю.
И, вероятно, нужно расслабиться. По крайней мере, цепляться пальцами за подлокотник не нужно точно. Святый боже, да что с ним такое, когда он разучился взашей выгонять неуправляемых, смертоносных, взрывоопасных, неповторимых наглецов.
Пальцы Бонда скользнули обратно, теперь уже от локтя до плеча - еле ощутимо, почти щекотно сквозь тонкую ткань в голубую полоску - захотелось открыть рот и глотнуть воздуха, кажется, пропахшего нагретым металлом - а потом эти же пальцы вдруг с силой скомкали рубашку на его плече и резко дёрнули на себя. Быстро наклонившись и не давая отшатнуться, Бонд шепнул в самое ухо, обжигая выдохом:
— Неужели это так важно?
Мэллори всё-таки глотнул воздуха. А потом мёртвой хваткой сжал чужое запястье и поднял голову.
Чтобы можно было контролировать тебя? Чтобы ты был территориально досягаем? Жив?
Боже, какая сентиментальная глупость, и завтра он обязательно зачитает себе выговор. С занесением в личное дело. Но сейчас, когда к нему в полумраке кабинета наклоняется Джеймс Бонд, Гаррет Мэллори хочет только одного - прекратить уставать от их невозможности нормально говорить, уставать от ожидания и приклеенных к циферблату стрелок, уставать от канонады в наушниках во время сеанса связи, от себя и своего дающего сбои самообладания. Бонд и правда пахнет нагретым металлом, северным побережьем и самую малость - бергамотом; это ничуть не способствует повышению уровня самоконтроля.
Бонд наклоняется очень медленно. Так медленно, что у него ещё есть время, но черта с два Мэллори позволит ему что-то здесь решать.
И подается вперед первым.
Стрелки часов вдруг срываются с места так, словно их придерживали.
***
Кью совершенно уверен: если объекты на большом расстоянии ещё могут расплываться, когда он без очков, то уж в очках он видит ничуть не хуже человека со стопроцентным, безукоризненным зрением. Он уверен в этом так же, как и в том, что прямо на его глазах, в углу подземной парковки, Джеймс Бонд целует Гаррета Мэллори. Или Гаррет Мэллори - Джеймса Бонда.
М, кажется, вот-вот порвёт побелевшими пальцами пальто на чужих плечах.
Бонд, кажется, вживит, вплавит М в себя.
Кью далеко, Кью всего лишь стоит в тени колонны и ждёт, когда двое уедут, если не решат заняться любовью прямо на капоте чужого Шевроле.
Кью готов поклясться, что чувствует, как в промозглом ноябрьском воздухе смешивается чужое дыхание. Чувствует это сильное, опасное, больное, слишком интимное. Не его.
Кажется, пора начинать думать об Уэльсе как о суверенном государстве.
***
— Я же говорила! Я говорила, тебе Джеффри!
Он джентльмен и может позволить женщине минуту торжества пятничным вечером. Звон бокала об бокал звучит словно праздничный салют.
— Прости, но - нет. Позволь. Ты утверждала, что они, по твоему выражению, спят вместе. Но утверждать этого мы по-прежнему не можем. Определенно, их отношения носят неуставной характер. Однако твоё предположение всё ещё остаётся только предположением.
В её полуминутном молчании и последовавшим за ним уважительном «Ооо» Кью чудится опасность для Британской Короны.