Как обычно, ни на что не претендует, ибо таланта у меня нету, факт) Но будет жалко, если потеряется. Пусть будет,просто для себя. В компе имеет свойство куда-то прятаться. Просто перепост старых записей с лиру.
Рожденная порывами графомань.
***
Многие пишут о неиспользованных возможностях, вероятностях и других мирах, в которых все эти вероятности реализуются... Перекрестки... Распутье. Но почему-то чаще всего берутся какие-то существенные расхождения... ( они есть у каждого: вот выбираем между словом и делом, жизнью и смертью...). А ведь перекресток - вся наша жизнь. Каждая секунда, мысль, ощущение - выбор. Откуда взяться такому количеству миров, в которых наша жизнь отличалась бы одним вздохом, взглядом? Перекрестки - это люди. Любой человек - вселенная или "дорога" для кого-то. Каждая незамеченная встреча, взгляд, слово направляют нашу жизнь. Ежесекундно мы меняемся, развиваемся...
Я - тоже перекресток... для себя... для кого-то... для всех, встретивших меня.
***

Перекресток. И лезвие плача.
Пустоты и сомнения лесть.
Грань. Межмирье. Богов неудачи...
И души поруганной месть.

Много нас, застывших у края
И мечтающих все изменить...
И танцует душа в рыжем пламени,
Разрывая реальности нить.

***
Не удержишь пламя на ладонях...

Не заставишь сердце замолчать.

Потерялась в призрачных погонях

И не ведаю, с чего начать.



Как сказать, что ты уже не дышишь?

Что пусты твои прекрасные глаза?

Ты мольбы чужие не услышишь:

Не покинет плена вечного слеза.



Взмах руки, суровый взгляд, усмешки боль -

Это все, что ты отдать способен!

Ты играешь свою каменную роль,

Только в ней ты для себя свободен.



Не развеешь морока игры...

На дворе - устало осень плачет.

В листопаде тонут бывшие мечты,

Что для мира ничего не значат.



пугаться дальше, кому интересно***
Застыли облака в бессмертной тишине.
Осколки сна безвольно алы...
Размытой каплей на испещренном стекле
Распластан жизни путь немалый.

Изгиб изящный изморози сердца
Чуть тронут нежным кружевом безмолвного дыхания.
Мотив полузабытый вычурного скерцо
Тревожит замкнутость проклятья ожидания.

Окаменели губы в одиноком крике,
Чешуйки вымысла прилипли к бледной коже.
Бездымного огня мечтательности блики
Реальности стрела переломить не может...

Шершавость плит Небесного чертога
В ладонь впивается послушными когтями,
И манит чудным светом сонная дорога,
Наложенными на глаза прозрачными тенями...

***
Безумие... дрожащие ладони
Касаются твоих недвижных рук.
Так холодно... оставшейся в неволе,
В плену твоих предсмертных мук.

И губы ласково скользят по нежной коже,
Еще хранящей капельку тепла,
Что пропитало каждый миллиметр ложа
Той, что за тобою следом не ушла...
***
Крапивы листья,
Зажатые в ладони.
То твоя любовь.

***
Тает сосулька.
Зимние слезы роняет
На подоконник.
Немного осталось.
Скоро весна.


***
Цепочка следов
На некогда девственном поле
Заметается снегом...

Цепочка следов
На истоптанной тропке
Потерялась...

Отпечаток ладони
На замерзшем стекле
Исчезнет в морозном узоре...

Индивидуальность затрется.
Останется только контур,
Исчерченный временем.

***
Лазурные блики экрана на бархате выпитой ночи...
Уходим... Так рано. И слышать никто нас не хочет...

***
Сломаны кости последней подковы:
Счастье не взять в переплет...
Дрожащей рукою сжимая оковы,
Ощупью лезу вперед...

***
Прятки
- Ну что, поиграем? – донесся откуда-то из-за спины тихий смех. – И не говори, что устал или не хочешь. Не поверю! Ты не можешь отказаться. Ведь правда? – в голосе вдруг появились просящие интонации капризничающего ребенка.- Пойдем, хочу играть! – Мне так и представилось, что невидимка надул губы и вот-вот топнет ногой и разрыдается. – Ну пойдем же, что тебе стоит? Отвлекись хоть чуток. Только чур – я буду галить, а ты - прятаться!
- Но ведь нас всего двое?
- Ну и что… так даже интереснее! Посмотри вокруг, здесь столько мест, где можно спрятаться! И все будут твоими, выбирай любое. И мне найти труднее… Хотя…я тебя все равно найду!
- Но тогда зачем играть? Если нет никаких вариантов исхода?
- А вдруг у тебя получится спрятаться от меня? – снова смешок, - ведь пока не попробуешь, не узнаешь! Или ты боишься? Простой детской игры?
- А… я…
На это мне и вправду нечего было ответить… Меня заинтриговал незнакомец. Я обернулся, но никого не увидел. Да и я вроде не в этом месте был… Только скамейка прежняя…
- Вот увидишь, тебе понравится! – снова этот голос из неоткуда.
- Кто ты? И как мы будем играть, если я даже не вижу тебя?
- Я здесь, рядом. Закрой на минуту глаза, подумай о чем-нибудь хорошем и ты сможешь меня заметить. Только это хорошее должно быть по-настоящему дорого тебе.
Я расслабился и постарался представить себе это что-то дорогое мне. Образы мешались, путались, мелькали размытыми цветными картинками. И вдруг… Да! Маленький рисунок, забытый в книге моим другом. Набросок, выскользнувший из плена страниц и опустившийся мне на колени. Несколько штрихов к будущей картине, где были мы все.
Я так ярко вспомнил этот плавный полет, что сердце забилось быстрее и стало покалывать кончики пальцев.
Я глубоко вдохнул,- какой же здесь замечательный воздух, а я и не замечал этого раньше,- открыл глаза и повернулся к собеседнику. Передо мной на траве сидел мальчик лет восьми и улыбался так, как свойственно только детям. И что-то неуловимо знакомое было в нем.
- Вот видишь! У тебя получилось. – И снова смех, с ямочками и хитрым блеском ясных глаз.- Ну, давай же! Правила обычные: я закрываю глаза и считаю ну скажем до ста, а потом иду тебя искать!
Да правила были и впрямь просты. Но где тут спрячешься? Вокруг только поле? с редкими кустиками.
Мальчик словно подслушал мои мысли:
- Смотри, здесь есть, где спрятаться! Это пространство примет любые тобой придуманные форму, правила и законы. Тебе стоит только представить. А ты
это умеешь, как показал нехитрый опыт. – И снова эти искорки в уголках глаз. – Смелее!
И таинственный ребенок начал медленно и сосредоточенно считать, будто боялся ошибиться и нарушить правила:
- Один…
- Два…
- Три…
Я побежал, размышляя, где бы спрятаться.
Сюда бы скалы да кустарник непролазный (пространство начало менять свои очертания)… хотя нет. Тут не спрячешься! Пока продерешься, весь исцарапаешься да столько следов оставишь… Лабиринт? (и вмиг стали расти зеленые стены) Да я же в нем запутаюсь сам, застряну в тупике.
- Четыре…
- Пять…
Звонкий мальчишеский голос был так хорошо слышен, что казалось, что я все еще нахожусь рядом с гостем.
Может коридор с множеством дверей? А ведь это выход! Стены лабиринта враз застыли в образе бесконечного (ведь конца его не было видно из-за изгибов) каменного мешка-коридора с дверями разного размера, цвета и структуры. И за каждой дверью скрывалась частица этого мира. Моего мира!
- Десять…
Но какую выбрать? Не первую.. а до последних не добежать!
- Пятьдесят один…
Нужно решаться. Я схватился за ручку первой попавшейся двери: простой, обтянутой дерматином, с латунными гвоздиками-звездочками. Потянул на себя. За дверью скрывалась квартира.
- Восемьдесят…
Длинный темный коридор, заваленный ненужным хламом, комната, в которой было тесно и душно от поставленных впритык вещей. Здесь можно было спрятаться, но… не хотелось. Дальше меня ждала библиотека, какой я за всю свою жизнь не видел, но в какой всегда мечтал побывать. С огромными стеллажами, занимавшими три стены и пространство между ними. Здесь тоже наверняка было укромное место. Я даже попытался его отыскать, обежав один из стеллажей и осмотрев пару книг.
- Девяносто два…
Нет, здесь я тоже почему-то не хочу оставаться.
- Сто. Я иду искать. Кто не спрятался, я не виноват!
Я поспешил дальше и вдруг понял, что мне ни к чему бежать.
Я стоял на пороге собственной комнаты. Маленькой, с одиноким столиком у окна, стулом, старой кроватью, книжными полками и кладовкой. Здесь негде было даже толком повернуться, не то, что от кого-то скрываться и таиться. Да и не нужна мне вдруг стала эта игра. Да, мальчик…
Я подошел к столу, глубоко и часто дыша от долгого бега, выдвинул стул и тяжело на него опустился. На столе лежала корешком вверх раскрытая книга. Та самая, из которой выпал так давно набросок. Ждал я недолго.
- Почему ты не спрятался? – Я смотрел в окно, поэтому не мог видеть лица мальчишки, но чувствовал его обиду, звенящую в голоске.- Так нечестно! Ты – проиграл. Я нашел тебя!
Я повернулся к нему:
- Знаешь, сначала я честно пытался… но…Я не буду прятаться. Я хочу искать, и кое что я уже нашел сегодня.
Незнакомец улыбнулся:
- А ведь ты…- и исчез.
А я оказался на своей скамейке, в скверике, сжимая в руке кусочек своей жизни и своего счастья.

***
Сказка (Персональная сказка, для Эрика)
Утро!
Л’иис потянулся, не открывая глаз, полежал, прислушиваясь к звону и щелканью, доносящемуся снаружи. Он наслаждался теплом и еще неисчезнувшими сонными грезами. Про праздник и подарки. Так скоро, завтра!
Вставать не хотелось. Лисенок великолепно выспался, но пытался растянуть минуты покоя. Все уже поднялись: и мама, и папа, и младший братишка.
Пора. Он снова потянулся, открыл глаза и вскочил. Потряс головой, прогоняя остатки дремы, расправил огненную шерсть, махнул хвостом и поспешил на улицу, к своему любимому ручью, умываться. С разбегу перескочил высокий порожек и резко остановился. За ночь природа преобразилась: долину накрыло толстым мохнатым клочковатым ковром. Снег искрился и отливал небесной голубизной, а из-за дальнего утеса смущенно выглядывала радуга. Ручей тоже замело, но к проруби уже протоптали небольшую тропку.
Вертя головой из стороны в сторону, Л’иис медленно спустился к подернутой ледком лунке и осторожно сунул в нее одну лапу. И тут же отпрыгнул. Жжется! Ну да будем закалять характер, раз тело закаляться не хочет… Еще раз подошел, решительно, умылся и даже напился (что мама категорически запрещала делать). Случайно коснулся носом воды, чихнул и отряхнулся. Здорово! И домой совсем не хочется. Надо елку навестить!
Елка росла посередине долины, на пригорке, и была хорошо видна из всех ее уголков. Молоденькая, чуть старше самого лисенка, как мама говорила. Каждый раз к Новому Году ее украшали самодельными игрушками. Была у Л’ииса и любимая: деревянный шарик, расписанный голубыми, зелеными и кирпичными ящерками. В солнечном свете эти ящерки весело поблескивали серебристыми глазами и, казалось, оживали.
Около елки уже суетились родители и братишка. Освободив красавицу из снежного плена, они развешивали по ее веткам шарики, морковки, бантики, зайчиков, фонарики и другие игрушки. Л’иис не очень любил бродить вокруг дерева, тянуться к его веткам и крепить к ним украшения, о чем родители знали. Именно поэтому они не стали дожидаться лисенка. Но свой шарик он всегда вешал сам и один. Вот и сейчас он остановился немного в стороне, наблюдал за преображением елки и предчувствовал то мгновение, когда в коробке останется только его шарик, которому он лично найдет самое подходящее место.
Наконец долгожданный момент настал. Лисенок сжимал в лапах свою маленькую деревянную драгоценность. Он несколько раз обошел дерево, внимательно всматриваясь в каждую веточку, поправил несколько игрушек. И вот шарик засверкал среди небольших резных снежинок, которые отбрасывали на него прихотливые тени.
Довольный, Л’иис отнес пустую коробку к дому. А когда вернулся вновь полюбоваться елкой, не обнаружил своего шарика на месте. Рядом со снежинками сидела ворона и ухмылялась. Она каркнула два раза, будто хотела что-то сказать, взмахнула крыльями и взлетела, по пути уронив пару снежинок.
Казалось, небо потемнело. Лисенок смотрел на осиротевшую ветку и слизывал с носа соленые капли. А потом побрел домой.
На пороге его встретила мама:
- Солнышко, что случилось?
Лисенок уткнулся в нее носом и рассказал все про шарик и ворону.
- Знаешь, в лесу, в старой охотничьей избушке, живет Древняя. Она наверняка тебе сможет помочь, ведь ни одна ворона не ускользнет от ее взгляда. Ты уже большой, сходи к ней, но сначала поешь, путь предстоит неблизкий. Почти до болота, что в восточной стороне леса. Сначала пойдешь вдоль ручья, пока не увидишь кривую сосну. От нее начинается дорожка. Лес там густой, поэтому снегом тропку почти не засыпает. Идти будет не трудно. И избушку заметить совсем просто. И не забудь передать Древней мои пироги.
Мама еще долго наставляла лисенка, перечисляя все, что он должен помнить в дороге.
Л’иис немного повеселел, позавтракал и, прихватив корзинку, отправился в лес.
До сосны он добирался хоть и долго, но без приключений.
А вот и кривое дерево. То ли непогода постаралась, то ли ростку что-то помешало. Низенькая, разлапистая сосна наклонялась до земли, образуя своеобразное убежище. Было тихо, только время от времени с веток ближайших деревьев срывались шапки снега и разлетались, едва коснувшись чуть припорошенной осыпавшейся хвои.
Вдруг из-под сосны послышались негромкие всхлипывания. Л’иис удивился и решил подойти поближе и посмотреть, кто прячется среди переплетенных веток. Он осторожно пробрался в укрытие и увидел забившегося в дальний угол зайчонка.
- Почему ты здесь, один? И почему плачешь?
- Мы вчера вечером играли, у реки, с друзьями. Но тут начался снегопад, и все разбежались, а я остался один. Я боюсь идти домой один, дальше в лес, вот и спрятался здесь. Переждать метель. Я есть хочу и домой хочу…
Лисенок протянул зайчонку корзинку.
- Смотри, что у меня есть! Не бойся, бери пирожки. Как тебя зовут?
Зайчонок неуверенно улыбнулся и принялся растирать слезы лапками, не забывая кусать пирожок.
- Я З’аай.
- Я Л’иис. Пойдем, метель уже давно закончилась. Я провожу тебя до дома. Показывай дорогу.
Лисенок и зайчонок посидели еще немного в тиши сосны. Зайчонок дожевывал шестой или седьмой пирожок. Корзинка на глазах пустела. Когда они вылезли из-под гостеприимного дерева, в корзинке осталась парочка надкусанных хлебцев, которые З’аай просто не смог осилить.
Идти оказалось совсем недалеко, по той же тропинке, что вела к хижине Древней. Новые друзья шагали, ухватившись с двух сторон за корзинку, и разговаривали. Домик зайки стоял рядом с дорогой, чуть в стороне, среди строя высоченных сосен. Лисенок проводил З’аая до порога, а сам поспешил вперед.
Чем дальше шел лисенок, тем темнее становилось в лесу. Деревья поднимались все выше, закрывали небо. Снега здесь совсем не было. Только мягкий пружинящий ковер пожелтевшей хвои да еще не высохшей чахлой травки. Тропинка петляла между древесных исполинов и утягивала вглубь, в темноту. Но вот очередной поворот тропки уперся в хижину. Л’иису вспомнились страшные сказки, которые он и братишка любили слушать вечерами. Про избушки на курьих ножках и ведьм ужасных. Курьих ножек у домика не было, но и без них он производил странное и тревожное впечатление. Низенький, с одним окошком, расписными наличниками (на них изображались кости и различные мелкие животные) двускатной крышей, коньком в виде ящерки и множеством царапин на толстенных бревнах из лиственницы. Лисенок несколько минут рассматривал дом, затем обогнул его и оказался у невысокого крыльца, в три ступеньки. На крылечке, на лавочке, лежали забытая ступка и пестик, пара каких-то треснутых горшков да вязанка хвороста. Л’иис поднялся по ступенькам, случайно задел свисающий с крыши пучок трав и нерешительно постучался. В глубине дома что-то звякнуло, стукнуло, дверь отворилась, и удивительно звонкий голос кликнул:
- Проходи, я давно тебя жду! Лисенок прошел совсем крохотные сени, с лестницей на чердак и маленькой кладовочкой, и отворил дверь в дом. Помещение состояло из кухни, с печкой и чуланчиком, где за занавеской висели пучки трав, мешочки с ягодами, грибами и еще чем-то, вкусно пахнущим, и комнаты, разделенной перегородкой. В передней части ее стоял стол и пара скамеек, вторая же часть служила спальней. За столом сидела маленькая худощавая женщина, вовсе не старая, как представлял ее себе Л’иис. Но и вправду, Древняя. Мудрая и всезнающая.
- Ну, не бойся, проходи. И корзинку за спиной не прячь. Знаю, не сам ты все пирожки съел. И беду твою знаю. Вот только ворона та сейчас далеко, не вызвать ее без помощника. А для этого сосулька нужна, что с оттепелью появилась на столбе у древней сосны, что на краю болота растет. Принесешь сосульку, не сломаешь по пути, так смогу сказать тебе, где ворона шарик запрятала. Вот тебе коробочка, со стрелочкой. Она приведет тебя к столбу. Смотри, осторожнее. Места там опасные и ненадежные. Внимательно по сторонам гляди да смелее иди вперед. Любит болото испугавшихся да сомневающихся. И помни, сосулька мне целой нужна. С этими словами и отправила Древняя лисенка за порог. Он даже оглянуться не успел, как снова стол на тропинке. Только теперь в лапах у него вместо корзинки коробочка была странная, что направление только одно указывала.
И опять брел Л’иис по тропинке, и снова лес становился все темнее и темнее, пока вдруг не оборвался бескрайними топями. Болото было затянуто туманом, постоянно почавкивало, пощелкивало да повизгивало. Куда не глянь - кочки и тронутые ледяной дымкой озерца стоялой воды. Какая-то возня в нескольких шагах? Лисенок подошел поближе и увидел, что на кочке, в метре от берега сидит мышонок. Ему приглянулись ягоды, оставшиеся с осени. До кочки он доплыл, но шкурка его намокла и обледенела, лапки с трудом двигались, поэтому назад он вернуться не мог.
- Подожди, сейчас я что-нибудь придумаю.
Лисенок стал искать на берегу хоть какую-нибудь подходящую палку, но ничего не было. Он решил дойти до сосны, к столбу и посмотреть там. Заодно забрать сосульку. Столб оказался совсем близко. Лисенок не дошел до него всего 10 шагов, в тумане. Он нашел сосульку, даже смог отломить ее от поперечной перекладины столба, на которой висела какая-то дощечка с неразборчивыми надписями. Нашел и сосну. Но и рядом с сосной подходящих палок не оказалось. Что же делать? Сосулька подходящей длины, но он ведь должен донести ее в целости до Древней. Что делать? А мышонок так и дрожал на кочке, пытался согреться. Пусть будет сосулька.
Л’иис лег на самый край болота и протянул сосульку к островку. Ее конец с трудом, но дотянулся до кочки.
- Хватайся, крепче!
И лисенок потащил сосульку к себе, медленно, стараясь держать ее на весу. Иначе мышонку снова не миновать купания, теперь с головой. Мышонок же, в свою очередь, пытался продвинуться по сосульке как можно ближе к берегу. Ему удалось докарабкаться до основания сосульки, когда его коготки разжались и он упал, рядом с лисенком. От неожиданности Л’иис не удержал сосульку и она шлепнула по подмороженной жиже. Сосулька не сломалась, но вмиг утратила свою прозрачность и чистоту. Грязь пропитала ее насквозь. Вот и сохранность. Ну да что ж делать…
Мышонок отряхнулся и поклонился:
- Спасибо, я М’ыыш. Не знаю, как тебя отблагодарить за спасение. А всему виной моя глупость и самонадеянность.
- Я Л’иис. Ничего, это и мне урок. Не беспокойся. Давай я провожу тебя домой. Где ты живешь?
- В подполе хижины с коньком в виде ящерицы.
- Нам по дороге. Я должен отнести эту сосульку Древней!
Лисенок повернулся к болоту спиной, взял в одну лапу сосульку, перекинул ее через плечо, на другое плечо усадил мышонка, и они отправились обратно к дому Всевидящей.
Дорога прошла незамеченной, в разговорах. Еще один друг появился у Л’ииса.
У крылечка лисенок отпустил М’ыыша и уже во второй раз за день постучался в дверь. Теперь дверь просто бесшумно растворилась. Те же сени, комнатка. Сидящая за столом женщина. И страх.
- Вижу, выполнил ты мое задание. А что сосулька замутилась, не беда. Душа твоя чиста, а именно эта чистота мне и была нужна. Ты сам сможешь вернуть свой шарик. – Древняя подошла к полатям, достала с них небольшой таз, наполнила его водой. – Смотри! И ты найдешь свою игрушку.
Лисенок удивился, но стал вглядываться в кристальную прозрачность родниковой воды. Вода зарябила, и на дне таза проявился силуэт такого знакомого лисенку шарика. Еще несколько мгновений – и шарик оказался в руках у Л’ииса.
- Смотри, как все просто оказалось! Запомни, и в душе своей, как в этой воде ты сможешь многое найти, если захочешь. А теперь, тебе пора, мама волнуется, да и праздник скоро.
Домой лисенок добрался поздно, уже совсем стемнело, только улыбнулся маме, показал шарик, отдал пустую корзинку, умылся и лег спать.
Утром будет праздник, подарки, гости, и новые друзья. А шарик он подарит младшему брату, на счастье.

***
Это вообще жуть кромешная, нас на парах попросили что-то написать. Штамп щтампом погоняет и на третьем выезжает.


Вдруг терзающий металлический шум ворвался в защитный круг, разодрал изнутри гармонию мягких объятий сна... Маленький будильник советских времен истошно надрывался на столике возле кровати. Этот будильник года два тому назад Андрею подарила бабушка. Сей раритет был некогда куплен бабушкой на её первую учительскую зарплату, а теперь (неизвестно по какой причине) перешел к внуку, в вечное, так сказать, пользование. Как все будильники тех времен он был сработан топорно, но надежно. Его внешний вид (безвкусица, думал Андрей) не отразился на качестве механизма, поэтому вот уже сорок лет он своим душераздирающим скрежетом будил обитателей квартиры.
Первое, что каждым утром видел Андрей, когда не хватало уже сил прятаться в мягких подушках от стона будильника, были книги. Они заполняли все пространство квартиры, появлялись даже там, где их не могло быть: в ванной стопки журналов подпирали дверцу шкафа, на кухне стеллажи, завешанные пленкой, тянулись к недосягаемому потолку. Вместо картин на пустых, свободных стенах висели в древних рамах страницы каких-то старинных рукописей. Дед Андрея, известный ученый, не жалел на книги ни сил, ни времени. Он бережно расставлял их в одном ему известном порядке, «холил и лелеял». Когда же дедушки не стало, разрушилась гармония жизни квартиры, и внутренний хаос первым делом отразился на книгах. Их стройные ряды рассыпались, расползлись по всей квартире, навевали чувство бесприютности и тоски.
Будильник все звенел, а Андрей никак не мог встать. Его рука безвольно свешивалась с кровати, как бы жила своей, отдельной жизнью и не хотела подчиняться волевым приказам не отдохнувшего за бессонную ночь мозга. После долгой и упорной борьбы двадцать сантиметров были все-таки преодолены, будильник замолчал, погрузив комнату в напряженную тишину, в которой сердце мерно и глухо отсчитывало секунды жизни.
Андрей чувствовал, что время неумолимо проходит, приближается к назначенному часу, а он ничего не может сделать. Не решается даже встать и пойти в университет.
Он был студентом-первокурсником. Выдержав летом нелегкие экзамены, Андрей поступил на филологический факультет. Он долго думал, не мог выбрать профессию. Но все решили книги. Они заворожили его, манили, требовали, чтобы он раскрыл тайну их миропорядка, помог продлить им жизнь, внес гармонию в их собрание. Книги были его спутниками, помогали разрушить узы одиночества, советовали и наставляли. Все детство и отрочество Андрей провел в одиночестве. Он сторонился детей, которые не понимали его погруженности в мир иных реальностей. Книга была в это время его лучшим другом.
Но поступление в университет разбудило в нем какого-то другого человека. Уже за один месяц учебы он ближе познакомился с книгами, стал лучше понимать их структуру, замысел, но это знание, что удивительно, постепенно снимало с книги покров тайны, приближало её к реальной жизни, к трудностям мира, шаг за шагом разочаровывало. А разочаровавшись, Андрей решил сблизиться с миром, попытаться вписаться в его историю. Но вскоре он обнаружил, что и в университете он - чужак. Книги его интересовали больше, чем развлечения. Андрей не мог часами говорить о пустяках, завораживать девушек очередной сногсшибательной историей о своих необычайных похождениях, больше молчал, не любил кино и дискотеки.
Он был красив, но все считали, что он наводит скуку, поэтому и не общались с ним. Часто его просто не замечали, обходили стороной, считали не от мира сего. Андрей же мучился, не находил слов для разговора, судорожно пытался понравиться или просто стать таким же, как все. Он вдруг открыл для себя, что необычность очень мешает жить, обрекает на вечное одиночество и непонятость. Андрей страстно желал подружиться с кем-нибудь, полюбить кого-нибудь. А как это сделаешь, если для всех ты пустое место или объект для шуток, жалящих в самое сердце?
За месяц бесплодных попыток с кем-либо сблизиться, Андрей научился завидовать полу-животному существованию однокурсников, их вечной жизнерадостности, идиотским смешкам, их глупым вопросам и бездумной жизни бабочек-однодневок. Ведь они не знали, что тоже одиноки, умели закрыть глаза на ужас жизни. Блаженство в неведении? Счастье в типичном и в повседневном?
Знания и желание забвения боролись в нем, терзали его душу. Он видел сущность людей, но не мог им не завидовать, а значит не мог не тянуться к ним. Они как огонь манили его. Он летел на яркий свет, на эту мишуру, скрывающую черную бездну страха и гибели...
Размышляя о жизни и событиях вчерашнего дня, Андрей стек с кровати, пошарил ногой, нащупал одну тапку, надел ее, вторая долго не давалась ему, ускользала все дальше во тьму. Обувшись, он медленно побрел на кухню, включил телевизор, прошел в ванную, долго возился с щеткой и бритвой, порезался, умылся, сложил книги, выпил холодного чая, выключил телевизор, оделся, долго возился с ключами, наконец вышел из дома, громко хлопнув входной дверью.
До встречи осталось два часа. Смысла идти в университет уже не было, и Андрей медленно побрел по набережной к условленному месту.
Вчера...
Вчера на него наконец-то обратили внимание. В закутке у библиотеки к нему подошла компания - несколько молодых людей, о которых Андрей многого наслушался из уст своих одногруппников – «Братство волка» (местная “золотая” молодежь). В университете их все боялись, но им и завидовали. Вступление в их ряды считалось высшим знаком отличия и почета в среде студентов. Если ты «волк», то тебя все уважают, тебе всюду открыта дорога. Тебя обожают и тебе рукоплещут.
И вот эти молодые люди снизошли до предложения присоединиться к ним. Они, де, восхищаются умом Андрея, его честностью, особенностью. Но чтобы стать членом их клуба, нужно отважиться на испытание. Если он не струсит, то познает все прелести жизни избранных.
Андрей от неожиданности не мог казать ни слова. Он долго молчал, в его голове проносились обрывки мыслей, теснивших друг друга. Ведь ему предоставлялась счастливая возможность стать таким, как все! Его мучили сомнения, странные предчувствия, но Андрей, в конце концов, просипел: «Да, я согласен. Я сделаю все, что вы захотите, я приду».
- Тогда завтра, в одиннадцать. Мы будем тебя ждать с нетерпением.
Завтра... Уже сегодня, сейчас. Только час остался до встречи...
Всю ночь Андрей не спал, ему мерещились страшные испытания, которые могли придумать «волки». Он чувствовал, что сделал что-то не то, переступил через что-то, перешел Рубикон. Но не мог понять, в чем его вина, чем ему грозит грядущий выбор.
На скамейке лежала забытая газета, открытая на криминальной хронике. Ограбление... изнасилование... убийство... убийство... смерть... тлен... Андрей боялся ошибиться, принять такое решение, за которое ему будет стыдно перед самим собой, пред бабушкой, перед рано ушедшими родителями. Этот страх лишал его сил бороться, выбрать между «знанием», чистотой и «лучшей жизнью». Опавшие листья, подмерзшая трава... смерть... ничто? Сломанная ветка... бесчестье... Река, вода... жизнь... будущее... я... личность... где... есть... выбор?
Так Андрей брел по набережной, глядя рассеянно по сторонам. В одиннадцать он был в условленном месте. Двое «золотых» уже поджидали его на ступеньках магазина, покуривали, плевали на дорожку и громко ржали. Андрей мог еще уйти, но какая-то сила влекла его вперед. Любопытство? Слабость? Надежда?
- Ну что, герой, готов? В нашем деле главное – воля, сила, жестокость и хитрость. Ты должен показать нам, можем ли мы на тебя рассчитывать. Сможешь что-нибудь украсть в магазине и выйти незамеченным – прекрасно, нет – мы не виноваты. Это твое испытание.
Андрей уже предчувствовал западню, когда шел на встречу, догадывался, что задание будет трудным, но выбрать такое? Оно же нарушает все его принципы (скатиться до мелкого воровства!).
Но Андрей тяжело шагнул на первую ступеньку, затем на вторую, вошел в магазин, даже улыбнулся кассирше, протиснулся в продуктовый зал, схватил яблоко, сунул в карман, проскользнул мимо турникета, уже открывал дверь, когда свинцовая рука легла на его плечо. Андрей почувствовал, что куда-то проваливается, до него из-за стекла двери донеслось ехидное хихиканье: «Васю замели» (фамилия Андрея была Васильев, Васей же его звали в университете, за глаза). Какой-то назойливый шум корябал слух, нарастал, заполнил весь мир и наконец прорвался... звонком будильника советского образца, два года тому назад подаренного бабушкой.

***
Впечатление

Величественные ели и тушью прочерченные лиственницы... Одинокая скамейка в глубине парка... Лучик солнца... Искрящаяся пестрая лужица в деревянном углублении... терпкий, пряный запах прелой хвои и оттаивающей земли... Льдинки, спрятавшиеся от ласкающих потоков тепла за резной ножкой, паутина песчаных дорожек и кирпично-рыжей сколотой плитки. Тишина и покой, изредка нарушаемые трескотней птиц и шуршанием ветерка в иголках...
Таинственный уголок в самом сердце городского безумия.
Забытое место, забытое время...

***
Истинный близнец

Иногда чувствую себя выходцем из другого мира... застенчивым, погруженным в себя... странным... лишним... перепутавшим место и время рождения.
Наивным и скептическим одновременно.
Сострадающим и ненавидящим...
Желающим и равнодушным...
Порывистым и мыслящим...
Тростником и каменной стеной...
Инеем и окалиной...
Морем и пересохшим руслом ...
Бликом и маревом...
Воспоминанием.