воскресенье, 19 февраля 2012
11.02.2012 в 02:07
Пишет
Curly_Sue:
Фанфик: Радикальные меры, глава 2Название: Радикальные мерыАвтор: Curly_Sue
Бета: ХвосторожкаПейринг: Лестрейд/Майкрофт, Джон/Шерлок
Рейтинг: pg-13
Жанр: романс, преслэш
Предупреждения: оос, флафф
Размер: мини
Саммари: две рождественские нерождественские истории.
Дисклаймер: отказываюсь.
Статус: закончено.Глава 1. Внештатная ситуацияГлава 2. Радикальные меры2. Радикальные меры
This wild electricity
Made static by industry
Like a bird in an aviary
Singing to the sky
Just singing to be free
Patrick Wolf, «Wind In The Wires»
Вдох!
Сознание возвращается разом, набухает голосами, разномастными звуками, электронным писком неведомых приборов. В теплом темном вакууме было так спокойно и защищенно, там были ласковые пальцы и мягкий голос; там была незнакомая комната, большое, украшенное изморозью окно во двор и горка мандаринов в кресле. Там было хорошо, но невыносимо скучно. Поэтому Шерлок решает проснуться.
— …я не знаю, где мистер Холмс. Кажется я видел, как он разговаривал в коридоре с инспектором… Я не знаю… Не знаю! Я провел здесь всю ночь, черт возьми!
Выдох. Вдох!
— Джон, — голос хриплый, скрипучий, во рту сухо, как в пустыне. — Джон, скажи, чтобы Андерсон позвонил Лестрейду домой. Майкрофт там.
— Шерлок, ты…
Вдох, выдох, вдох, сглотнуть скопившуюся слюну.
— Я.
Хотя сейчас совершенно не хочется быть собой: тело ноет, фальшивит и не слушается. И сложно определить, где копится боль. Она плавает, пульсирует с оттяжкой в загипсованной правой ноге.
Шерлок осторожно открывает один глаз. Джон смотрит на него тяжелым, нечитаемым взглядом, телефон в его руке трещит недовольным голосом, а в окно палаты лупит яркая, пронзительная синева. Шерлок открывает второй глаз — так сразу не понять, что более мерзко: резкий дневной свет или обволакивающая тело боль.
Скучно.
— Шерлок, ты… — повторяет Джон.
— Скажи Андерсону. Со мной все хорошо.
Джон кивает. Послушно передает все в трубку, пока Шерлок считывает его лицо: отмечает круги под глазами, тонкую царапину у виска, поджатые губы, темные пятна на рубашке. Джону тоже досталось, но он привычный, вон — только хмурится сильнее.
— Итак, расскажи мне все, — требует Шерлок.
Джон подходит к окну, весь теряется, сужается в этом чертовом свете. Вздыхает.
— Этот взрыв… был подарком на Рождество. Майкрофт отделался царапинами и легкой контузией, со мной все хорошо, только вот ты…
— Со мной все прекрасно. Что Мориарти? Оставил какую-нибудь развеселую аудиозапись? Или голову китайского наемника в колпаке Санта Клауса? Или открытку с «хо-хо-хо» перед подписью?
— Открытку, — отзывается Джон мрачно. — С «хо-хо-хо».
— Прекрасно! Нужно будет ответить на любезность! Где открытка? Я должен ее осмотреть!
— Обязательно. Потом возьмешь ее у Лестрейда.
Подскочившее настроение прорывается сквозь волокна боли. Милый, милый Джим. Абсолютно сумасшедший и почти непредсказуемый. Нескучный. Можно было бы отдать его Майкрофту еще месяц назад, но как же тогда… кто же… что будет без него? Скука. Шерлок слишком ясно видит, что будет. До мельчайших деталей, до ощутимого зуда в предплечье, до сладкого — миллиметр за миллиметром в вену — предвкушения.
— Прекрати это делать! Я сдам тебя доктору! Нет! Я сдам тебя Майкрофту! А он сдаст тебя в клинику! Нет! Я съеду отсюда! К чертям! К Саре! Завтра же!
— О-о-о, Джон, ты сводишь меня с ума!
— Шерлок. Если еще раз я увижу шприц, замечу следы уколов на руках или твои расширенные зрачки… Я могу выдержать заспиртованный палец в графине для воды, но смотреть на то, как ты себя убиваешь…
Если сдать Джима Майкрофту, начнется ад.
Джон сопит у окна. Кажется, нужно что-то сделать, что-то сказать… Что-то очень обычное.
— Как ты?
— Неплохо.
Плохо. Правая рука подрагивает. Он трет ладонью шею — проспал всю ночь на скамье в коридоре. Это так… так…
Все эти чертовы слова.
— Спасибо, Джон.
Он тяжело вздыхает:
— Поехали домой, Шерлок.
Из больницы Шерлока выписывают без заминок. Джон считает это своей заслугой, но Шерлок так не думает: однажды он лежал здесь с воспалением легких и уверен, его помнят до сих пор.
До такси Джон везет его на коляске. Шерлок щурится на какой-то слишком яркий мир, кутается в кокон из одеяла и собственного пальто, зарывается озябшими пальцами в скомканный шарф. Снег крошится на город крупными хлопьями; они оседают на ресницах, путаются в волосах, нежно касаются лица. С каждым выдохом изо рта вырывается облачко пара, сейчас градусов четырнадцать, не меньше. Настоящая зима.
У машины Джон глядит на Шерлока оценивающе:
— Ну-ка, — говорит, — обхвати меня за шею.
А Шерлок не понимает, как это сделать, если сам он сидит, а Джон стоит. Ничего путного не придумав, он протягивает к Джону руки, тот нагибается, обвивает Шерлока за талию, подхватывает под коленями. Джон теплый и тяжело дышит. Шерлок греет замерзшие пальцы под воротником его куртки.
— Ну давай же, — торопит, — усади меня в машину.
Джон слушается. Шерлок неловко валится на заднее сидение, закрывает глаза, пережидая вспышку боли в потревоженной ноге. Хлопает дверь. Уверенные руки осторожно подтягивают его на себя, и глаза он открывает, уже покоясь головой на коленях Джона.
— Бейкер-стрит, пожалуйста.
Джон смотрит в окно, а Шерлок косится на него, такого странного сегодня. Надо будет как-нибудь объяснить, что перелом — это пустяк, что бывал он в переделках и похуже. Шерлок возится на сидении, устраиваясь удобнее. В машине тепло, пахнет чем-то пряным. Сердце Джона бьется быстро, уверенно и неожиданно громко. Под этот стук Шерлок и засыпает.
― Я хочу участвовать в деле Кейна, ― сказал Шерлок Лестрейду. Закончив очередное расследование, они стояли за черно-желтой лентой оцепления. Шерлоку всегда нравился инспектор: не слишком умный, зато инициативный и энергичный. И, по-видимому, любящий своего кота.
— Зачем тебе это? Там никаких загадок, все просто, как на ладони. ― Инспектор сосредоточенно очищал свой свитер от длинных темных волосков.
— Хочу! Я могу помочь, ― Шерлок замолчал, а потом прибавил чуть тише: ― Его защищают адвокаты Майкрофта. Что-то здесь нечисто, я уверен.
Лестрейд вздохнул:
— Хорошо, я организую допуск. Только, ― он поднял глаза и хитро прищурился, ― у меня есть одно условие.
— Шерлок! Шерлок, просыпайся.
Он делает вид, что не слышит. Как очень много лет назад, когда мама по утром заглядывала в его комнату. Шерлок зажмуривался, забирался с головой под одеяло, а мама щекотала его вылезшие пятки. Тогда ему снились такие же сны — удивительные, опутывающие яркими красками, не желающие выпускать из цепкого плена. В этих снах — погони, перестрелки, расследования…
— Шерлок, ну помоги же мне!
Шерлок открывает глаза. И напарывается на раскосый азиатский взгляд в зеркале заднего вида. На приборной доске — слащавая мудрость от Лао-Цзы: «Преодоление трудного начинается с легкого, осуществление великого начинается с малого». Джон с улицы дергает Шерлока за полы пальто, чертыхается в полголоса. Шерлок медленно садится. Обалдевшее от сна и боли тело слушается с трудом. Как же раздражают такие глупые проволочки: травмы, болезни! Потерянное, потерянное время.
— Давай, — тем временем пыхтит Джон, — обхвати меня за шею еще раз.
Шерлок уже знает как это, ладонь сама собой ложится в теплое местечко под Джоновым воротником.
— Сайонара! — кричит Шерлок водителю. Тот ему улыбается и заводит мотор.
Джон останавливается как вкопанный с Шерлоком на руках и чертыхается уже во весь голос; он усаживает Шерлока на крыльцо, укутывает плотнее, а сам ищет в кармане ключи.
— Ты мог бы сначала открыть дверь, и лишь потом вынести меня из машины, — любезно подсказывает Шерлок.
Джон что-то ворчит в ответ.
— О, Шерлок! О, мой бедный мальчик! — слышится голос Миссис Хадсон. — Я видела в новостях про взрыв! Как вы? Как здоровье вашего брата? О, как же вы так на ступеньках! Вы ведь простудитесь!
Шерлок натягивает на голову одеяло, чтобы не слушать ее причитания, а заодно согреть заледеневшие уши.
— Ты похож на старушку, — бросает подошедший Джон. — На мрачную недобрую старушку. Возможно, на ведьму.
Он снова подхватывает его на руки и несет наверх сквозь причитания миссис Хадсон. Путь по лестнице дается Джону не так уж легко: Шерлок с интересом наблюдает за его наливающимся кровью лицом, изучает скорбные складки у сжатых губ.
— Передохни, — подсказывает.
Джон лишь коротко и раздраженно смотрит на него и продолжает подниматься. Никакой благодарности. Добравшись до гостиной, Джон усаживает Шерлока на диван, а сам тяжело опускается рядом.
— Я нес его долго, очень долго. – Закатное солнце светило Джону в спину, выражение его лица невозможно было разглядеть. ― А потом он умер. Уже в госпитале. Врачи недоглядели, у них было много забот.
— Я выживу, Джон, — обещает Шерлок. — Поверь мне.
Джон кивает. Оглядывает комнату, постукивая пальцами по подлокотнику.
— Нам нужно тебя устроить. Давай я разложу диван.
— О, нет, никаких «разложу»! Пусть диван остается диваном, а меня отнеси в свою комнату. Там кровать выше, можно подвинуть к ней стол, чтобы было удобнее работать.
— Работать?
— Дело Кейна.
Джон долго молчит. Потом бурчит, что пойдет менять постельное белье. Шерлок кивает; он использует это промедление с толком: наметит этапы исследования, прикинет, что может понадобиться.
Когда план действий готов, он молча протягивает руки к так быстро управившемуся Джону.
В его комнате царит идеальный порядок. Шерлоку здесь нравится: все функционально, без излишеств. Джон придвигает к кровати стол, копается в шкафу с одеждой.
— Джон, позвони Молли, скажи, что она нужна мне в Бартсе. Сейчас. Необходим изотопный и химический анализ отравы, которая убила Кейна.
— И не подумаю. — Джон медленно оборачивается. — Шерлок, в самом деле, какой Бартс?! У тебя сломана нога, а все нормальные люди готовятся к Рождеству…
— Дай мне телефон. Я сам позвоню ей.
— Не дам.
— Джон!
— О, Шерлок, ты сводишь меня с ума! Вот, возьми!
Холодный женский голос в трубке сообщает о том, что с Молли поговорить не получится. Шерлок ненавидит сейчас этот голос. Ненавидит Молли, которая посмела отключить телефон в такой важный момент.
Он прикрывает глаза, укрываясь от разъяренного взгляда Джона:
— Принеси сюда все, что стоит в кухне на столе. Только очень осторожно! Еще мне понадобится «Кокаин».
— Мой страшный сон, — усмехается Джон. — Ты просишь меня сходить за кокаином.
— Банки три. И постарайся добыть их как можно быстрее, — Шерлок взмахивает рукой, отпуская Джона. Медленно, постепенно он погружается в непроглядную черноту, в которой вспыхивают обрывки фраз и формул, дрейфуют блеклые образы. Если получится соединить их в единое целое, отделить зерна от плевел, то получится…
— Мне нужно с тобой поговорить, Шерлок. — Джон устало потер виски. — Это важно.
Черт!
Образы дрожат, крошатся, и рассеиваются вовсе. Так невозможно думать! Невозможно контролировать собственные мысли!
Шерлок подскакивает на кровати, и, не обращая внимания на протестующее тело, осторожно садится, спускает ноги на пол, встает, закусив губу и балансируя на одной ноге. Двигаться больно, а на одной ноге еще и… нерационально. Потом уже приходит в голову слово «глупо», когда он, добиравшись до гостиной, вытрясает из черепа пачку сигарет.
О, да! С сигаретами дело пойдет на лад.
Шерлок возвращается в спальню в совсем другом расположении духа. Взбивает подушки, поправляет простыню. Ложится на восхитительно-прохладную постель, со вкусом затягивается.
Минуты проходят в блаженных раздумьях — идеальное время. Шерлок собирает паззлы из умозаключений, рифмует, выстраивает в идеальном порядке факты. Джон говорит, что это его состояние похоже на транс.
— Мне нужно с тобой поговорить, Шерлок…
Черт возьми! Не отвлекаться! Не сметь!
Шерлок бросает окурок в прихваченную из гостиной чашку с недопитым чаем. Со временем привыкаешь ко всему, думает Шерлок, прикуривая новую сигарету. К ускользающим, непослушным мыслям, к глупым людям. Но Шерлок никак не может привыкнуть к Джону. И это странно, очень странно. Люди должны привыкать друг к другу, а как иначе жить под одной крышей.
Наверное, когда они привыкнут, их общение исчерпает себя.
— Шерлок, ты с ума сошел! Я вошёл в комнату и перепугался: не пожар ли у нас? Через дым едва брезжит свет лампы!
— Джон, это ты? — говорит Шерлок, не открывая глаз.
— Не знаю! Я знаю, кем я был вчера утром, когда проснулся, но с тех пор я уже несколько раз менялся, — слышится стук отворяемого окна, в комнаты врывается морозный воздух.
— Что ты выдумываешь? Ты в своем уме?
— Не знаю, - медленно говорит Джон. — Должно быть, в чужом. Видишь ли…
— Не вижу, – отрезает Шерлок, открывая глаза. — Что за чушь ты несешь?
Джон долго и подозрительно на него смотрит:
— О, Господи, — говорит наконец и закрывает лицо ладонью. — Я уж было подумал, что ты знаешь. Господи.
— Знаю что? Ты принес мне «Кокаин»?
— Кэррол. Был такой… математик. Не важно. Твой «Кокаин» в холодильнике.
— Принеси банку. И все то, что я просил до этого. — Шерлок принимается загибать пальцы: — Несколько колб и пробирок, серная кислота, перманганат калия, спиртовка, нашатырь, оксид серебра, спектрофотометр, хроматограф…
Джон не слишком расторопен. Он много ошибается. Каждый раз, когда он приносит не то или забывает что-то, Шерлок морщится и вздыхает. Ему нравится растерянное выражение, появляющееся не лице Джона.
— Опять неверно, — ровно говорит Шерлок, глядя на набор стоящих на столе предметов.
— Да, не совсем верно, — вздыхает Джон. — Не хватает некоторых…
— Все было не так, от самого начала и до самого конца, — строго говорит Шерлок. — Ты много ошибаешься.
— Я знаю, Шерлок. Почему бы тебе не помочь мне исправить мои ошибки, вместо того чтобы просто указывать на них?
— Ты забыл оксид серебра, и я не вижу серной кислоты.
Джон приносит все это. Шерлок внимательно смотрит на заставленный стол.
— Теперь можешь идти.
Шерлок старается не улыбаться, но он чертовски рад этому знакомому зуду на кончиках пальцев. Запах нашатырного спирта кажется прекрасным. Прекрасной кажется сама возможность работать. И время летит незаметно. Где-то тикают часы.
— Джон, — кричит Шерлок, наблюдая за очередной реакцией в пробирке. — Джон, ты мне нужен!
Джон не приходит.
— Джон!
Молчание. Оксид серебра медленно превращается в зеркало. Шерлок берет чашку с окурками и недопитым чаем и бросает ее в стену.
— Шерлок, что здесь происходит? — тут же вбегает Джон и осекается, глядя на брызги чая и осколки фарфора на полу.
— Со мной все хорошо. Джон, ты должен почесать мне ногу, а то я сойду с ума.
— Ногу, значит, — отзывается Джон. — Где чешется?
— Большой палец. И молю, быстрее!
Джон осторожно откидывает одеяло, трет большой палец, вопросительно глядя на Шерлока. Это изумительно. Шерлок разве что глаза не закатывает.
— Ты совершил великую вещь, — говорит Шерлок, не отвлекаясь от своих пробирок. — Только что ты сохранил самый светлый ум современности. А теперь можешь взять эту колбу, добавить в нее перманганата калия, подкисленного серной кислотой, заткнуть ее пробкой с газоотводной трубкой и нагреть на водяной бане.
— Я могу отказаться? — помолчав, спрашивает Джон.
— Конечно, тогда это сделаю я сам.
— Хорошо, я не откажусь. Только… водяная баня?
— Нагрей на плите кастрюлю.
Джон вздыхает, забирает колбу. Затем возвращается со шваброй, нарочито долго вытирает с пола чайные брызги, потом долго пылесосит. Все это время Шерлок недвижим. Ему не до подобных мелочей. Он думает.
— Шерлок, если в следующий раз ты захочешь что-нибудь метнуть в стену, будь добр, используй это. — Джон ставит на стол уродливую жестяную кружку.
— Откуда она у тебя?
— О, не спрашивай.
Шерлок пожимает плечами, снова погружается в плавное течение мыслей. Ему есть над чем подумать. Но он засыпает.
― Итак, Майкрофт, ― задумчиво сказал Шерлок. ― Он старше меня на семь лет. Он занимает хмм… правительственную должность. Сказать честно, мой милый братец ― один из самых опасных людей в Британии. Владеет дедукцией, но не пользуется ей в полной мере, для этого он слишком ленив и нелюбопытен. Больше всего на свете ценит одиночество и неторопливые размышления у камина. Много читает. Любит Дидро, Гоббса, Макиавелли. Ах, еще он до одури любит мандарины, на которые у него аллергия. Не любит животных и бесполезные споры. Тайно боится врачей. Каждое утро потеет в спортзале, уже много лет сидит на разных диетах. Он не может смириться с собственным несовершенством, полностью зациклен на себе…
— Кое-какие качества у вас семейные, не так ли?
— Не перебивайте. Еще у него пунктик на самоконтроле. Иногда я думаю, что было бы неплохо найти кого-нибудь, столь же зацикленного на Майкрофте, как он сам ― только тогда он обретет покой и перестанет лезть не в свои дела. Майкрофт замечает малейшие изменения в экономической и политической обстановке, но может пропустить что-то под самым своим носом. То, что он посчитает незначительным. Например, эти ваши долгие взгляды, инспектор.
— Шерлок, теперь, когда на нашей кухне нестерпимо воняет, ты должно быть счастлив.
— Я буду гораздо счастливее, когда ты продемонстрируешь мне результаты эксперимента. И… моя нога, Джон. Она снова чешется.
Джон закатывает глаза, проходит к изножью кровати. Принимается рассказывать. Его слова, его руки — Шерлок действительно становится счастливее. Ведь все как надо. Все как он думал.
— … И еще мне звонила миссис Холмс, я сказал, что с тобой все хорошо. Только... Почему она звонит мне?
— Я дал ей твой номер.
— Это, конечно, все объясняет.
Шерлок стискивает зубы. Непонятливость Джона всегда его раздражала. Но сейчас не самое подходящее время для отповедей: не в момент, когда эти чудесные руки касаются зудящей кожи. У Джона прекрасные руки.
Тишина вокруг них пропитана блаженством. И еще только несколько секунд, еще немного...
— Уже не чешется, — говорит Шерлок с сожалением. У него стальная воля. Никакое удовольствие не должно отвлекать его от разгадки дела.
Джон хмыкает, обхватывая ладонями здоровую ступню, и блаженство становится во сто крат острее. Шерлок закрывает глаза и посылает весь мир к чертям.
― Мне нужно с тобой поговорить. ― Джон устало потер виски. ― Это важно. Боюсь, мы с тобой в последний раз попали в подобную передрягу. Дело в том, что Сара предложила мне переехать к ней...
Шерлок издал вопль отчаяния.
— Я так боялся этого! ― сказал он. - Нет, я не могу тебя поздравить.
— Тебе не нравится мой выбор? ― спросил Джон слегка уязвленно.
— Не слишком. Ты достоин большего. С тобой должен быть кто-то другой: авантюрный, необычный, легкий… возможно, немного эксцентричный…
— О, Шерлок, ты с таким энтузиазмом описываешь возможную кандидатку, — улыбнулся Джон. - Не пора ли подыскать тебе девушку?
— Мне? — Шерок смотрел на Джона, дожидаясь, пока лукавая улыбка покинет его лицо. — Предпочитаю ампулы с кокаином, вот что прекрасно скрашивает мое одиночество.
— Я постараюсь собрать вещи к Рождеству, — тихо проговорил Джон.
Шерлок просыпается от ужаса:
— Джон!
За оком сгустились сумерки.
В квартире слишком тихо.
Шерлок хватает со стола жестяную кружку и швыряет в стену. Звук раздается глухой, сиплый, как старческий смех. Шерлок судорожно оборачивается в одеяло, как в кокон, осторожно спускает на пол ноги. Он должен сейчас же проверить.
— Шерлок! Что ты... Тебе нужно лежать!
— Я звал тебя, — говорит Шерлок вглядываясь в его лицо. Телефон в руке Джона говорит что-то голосом Сары. "Алло? Джон, алло? Джон! Джон..."
— Я не слышал, — Джон садится на кровать рядом с Шерлоком, отключает телефон. Они оба смотрят на то, как гаснет яркий экран с улыбающимся лицом Сары на заставке. В комнате становится слишком темно. — Боже, Шерлок... — Джон почти шепчет. — Я же ничего не слышал, не видел, словно был в тумане. Словно очнулся другим человеком после чертова взрыва... Не могу понять, о чем я думал раньше?
— Включи свет, — говорит Шерлок, помолчав. — Мне нужно продолжить эксперимент.
Джон идет к двери, щелкает выключателем. Шерлоку отчего-то больно смотреть на его ссутуленные плечи.
— Джон.
Джон замирает.
Все эти чертовы слова.
— Приходи, когда я зову. Если не можешь, все равно приходи.
Джон кивает, выходит так и не обернувшись. Шерлок думает, что в комнате стало слишком светло. Без света было лучше.
Проведя несколько реакций, Шерлок полностью убеждается, что в «Кокаине» маловато яда для смертельной дозы. От напитка можно было бы ослепнуть к старости или заполучить язву гораздо раньше, но никак не умереть, выпив одну банку. Все эти лощеные адвокаты Майкрофта несли заведомую чушь, но как уверенно! Шерлок уверенно опровергнет их доводы.
Настроение подскакивает вверх.
Он представляет себя, выступающим в суде. Представляет прессу, заголовки газет: «Кокаин» остается в стране!», «Преступление Адама Кейна доказано!». После этого выступления в руки Шерлока польются самые вкусные, самые замысловатые дела. И никто больше не скажет...
― Он немного ненормальный, да? ― сказал дядя Паркер.
В квартире пахло Рождеством, родители и гости устроились в гостиной вокруг камина. Шерлок вышел за куском пирога на кухню. Все уже давно поели, но он так долго делился своими опасениями о химических методах расшифровки генетического кода, что проголодался. Возвращаясь из кухни, он заметил развязавшийся шнурок на новом ботинке. Присел на кушетку у двери, чтобы завязать.
— Я имею в виду... вся эта химия. Я ни черта не понял. И часто он так выступает? А то я удивлялся, почему Сангстеры обходят вас стороной!
Шерлок не поверил своим ушам, но все начали смеяться. Даже мама.
Никогда.
— Шерлок, послушай. — Джон заходит в комнату, шурша газетой. Мнется у двери, нервно облизывает губы. — Понимаешь, в жизни бывают такие ситуации...
Шерлок кивает, внимательно глядя на меняющую цвет жидкость в колбе.
— Отвлекись на минуту, — голос у Джона очень серьезный. Шерлок неохотно поднимает на него глаза. — Бывают такие ситуации, когда не нужно ничего доказывать. Знаю, для тебя это звучит дико, просто попробуй понять... Иногда все уже доказано, жизнь сама расставляет все по своим местам.
— Что ты имеешь в виду?
— Адам Кейн умер несколько часов назад.
— Вот как? — Шерлок снова берется за отставленную колбу.
Джон кивает.
— От инфаркта, — молчит немного. — Знаешь, ему, все-таки, нелегко пришлось...
― Еще бы, нелегко убить своего брата, ― перебивает Шерлок. Все это начинает его раздражать. — Давай теперь я расскажу тебе кое-что. Мы с тобой, Джон, оказались вовлечены в один из величайших спектаклей моего брата. Майкрофт изо всех сил старается переключить внимание общественности с убийства на вред "Кокаина". Какой будет скандал, когда эксперты вслед за нами докажут, что в нагретом напитке синтезируется в два с половиной раза больше метанола, чем в любой другой газировке. Но когда я выступлю в суде и докажу вину Адама Кейна, им не удастся так просто замять преступление.
— А вдруг этот «Кокаин» все же опасен?
— Чушь! Мы только что доказали обратное.
— А если…
— Нет. Шерлок Холмс никогда не ошибается.
— О, разумеется. — Вздыхает Джон. — Но каким образом ты собираешься доказать его вину?
Шерлок расправляет на коленях одеяло, наслаждаясь густеющим в воздухе ожиданием, откашливается.
— Понять, что Адам Кейн диабетик, было легко. Он много пьет, носит линзы, на запястье у него застарелое воспаление кожи — ты обратил внимание, что часы он носит на правой руке? У младшего Кейна с детства были проблемы с сердцем, это подтвердил нам лечащий врач на суде. А теперь представь. Машина Кейна. Бенджамин промочил ноги в своих щегольских ботинках, попросил Адама включить печку - следы деформации от высокой температуры остались на его обуви. Бенджамин подумал, что было бы неплохо выпить чего-нибудь тепленького, положил в ноги банку "Кокаина", которую принес с собой. Не исключено, что банка просто упала на пол, сути это не меняет. Минут десять братья разговаривали. Адам почесывал зудящее запястье, Бен поднял нагревшуюся банку, открыл ее, пил маленькими глотками. Потом браться поссорились. Бенджамин допил "Кокаин", ему стало плохо. Адам сказал, что вколет ему лекарство. Пока Бенджамин подворачивал рукав и искал в сумке ампулу, Адам достал инсулин, который всегда носил с собой. А дальше все просто. Пока инсулин рассасывался в крови убитого Бенджамина Кейна, патологоанатомы покупали рождественские подарки. Когда они приступили к вскрытию, то смогли обнаружить лишь метанол.
Шерлок откидывается на подушках. Джон шумно выдыхает:
— О, Шерлок... — встряхивает газетой, пытаясь выразить свои чувства, а затем сникает. – Шерлок. Понимаю, я не должен этого говорить, но... Знаешь, если в "Кокаине" такое количество метанола, может, и хорошо, если его уберут из Британии? Да и Кейн, он уже достаточно наказан. Иногда стоит посмотреть...
— Нет, — отрезает Шерлок. — Будет суд, я должен доказать.
— Ты никому ничего не должен, — говорит Джон и выходит.
Шерлок с ним полностью согласен.
― Я нормальный, ― сказал Шерлок пустой комнате. Он сидел на краю кровати, и то, что он чувствовал, напоминало отчаяние.
— Конечно, ― раздалось из угла. Майкрофт сделал шаг к нему, еще один. В слабом свете, проникающем в окно, Шерлок не мог разглядеть его. Да ему бы никогда в голову не пришло разглядывать ненавистного братца, только почему-то сейчас ужасно захотелось посмотреть, какое у него лицо. Майкрофт сел рядом с ним, обнял одной рукой, привлек к себе, сказал тихо и очень устало: — Видишь ли, Шерлок, иногда необходимо посмотреть на ситуацию с другой стороны. Большинство людей на этой планете по-настоящему глупы, и ты всегда будешь вызывать у них недоумение. Это нормально. Ты должен гордиться собой, видя удивление на их глупых лицах. Гордиться, не расстраиваться. Гордиться, как я горжусь тобой.
От Майкрофта пахло мандаринами.
Когда Шерлок впервые увидел Джона, от него пахло так же.
— Джон! — кричит Шерлок. — Джон!
В гостиной что-то грохочет. Когда Шерлок уже примеривается к жестяной кружке, возвращенной Джоном на стол, тот появляется на пороге.
— Джон, нагрей на водяной бане банку "Кокаина", мне нужно кое-что проверить.
— Хорошо.
Шерлок лежит, глядя в потолок. Он представляет, как вытянется лицо Майкрофта. Гордится он, как же. По-настоящему гордиться братом Майкрофт будет после суда. Неопровержимые доказательства.
— Вот. — Вошедший Джон осторожно держит нагретую банку.
— Прекрасно! — оживляется Шерлок. — Просто замечательно! Пей.
— Что? О, нет. Нет, — Джон недоверчиво улыбается. Будто Шерлок стал бы шутить с такими вещами. — Шерлок, я не буду этого делать. Ведь Рождество… И я только что поставил индейку в духовку… Адвокаты слишком хорошо убеждали всех в том, что, выпив этой нагретой дряни, можно…
— Это неопасно, — ласково говорит Шерлок. — Поверь мне.
Джон долго молчит. Глядит то на Шерлока, то в окно, то в потолок. Ставит банку на стол, зачем-то приглушает свет. Теперь комнату освещает лишь тусклая лампа. Шерлок думает, что надо было перенести ее ближе, тогда он мог бы сейчас видеть реактивы на столе. Джон медленно ходит по комнате.
— Хорошо, — говорит наконец он. Голос его тусклый, тихий. — Дай мне пять минут, я должен кое-кому позвонить.
Он смотрит на свой телефон, будто позабыв, какие кнопки нажимать. Вздыхает, подходит к окну. Его силуэт темнеет на фоне тускло-серого неба; с этого неба густо сыплется снег, мерцает, взвивается в свете фар проезжающих машин. Шерлок вдруг вспоминает: сегодня Сочельник! Люди дарят друг другу подарки, поздравляют с Рождеством. Сегодня в каждом доме пахнет мандаринами и хвоей, совсем как в детстве, когда родители устраивали Рождественские ужины, мама учила Шерлока завязывать бабочку и называла своим милым дорогушей.
Из кухни тянет аппетитным, и ни с чем не сравнимым ароматом индейки.
— Привет, Гарри, дорогая. Как дела? И у меня... Я тут думал… знаешь, мой жизненный путь дошел до своей высшей точки. Я ни о чем не жалею… Нет, не депрессия… Нет, все хорошо. Правда хорошо. Слушай, здесь рядом Шерлок, он позволил позвонить тебе, но он ждет меня для разрешения одного вопроса, касающегося нас двоих… Не может, ты же знаешь Шерлока… В любом случае… Я давно не звонил, все как-то не получалось. И сейчас… хотел сказать, чтобы ты не расстраивалась по пустякам. Ведь всегда можно посмотреть на ситуацию под другим углом, и… Слушай, я горжусь тобой. С Рождеством.
Джон замирает у окна на несколько мгновений.
— Ну что, — оборачивается, — давай сюда свою отраву.
Подставляет к кровати стул, садится, осторожно берет банку. Принюхивается, подносит к губам. И глядит. Глядит Шерлоку в глаза.
В полумраке его радужки кажутся темными.
Иногда стоит посмотреть на ситуацию под другим углом.
— Стой. Подожди. Джон… не надо. К черту «Кокаин», пусть… Пусть разбираются без нас.
Джон вопросительно поднимает брови.
— Прошу тебя, — говорит Шерлок. Он пытается вложить в голос все свои чувства, сомнения и привязанности, но у него не получается. Голос звучит глухо, скрипуче.
Все эти чертовы слова.
Джон ставит банку на стол. Устало трет переносицу.
— Я посижу с тобой? — Пододвигает стул ближе к кровати. А голос у него такой же, как у Шерлока, глухой и незнакомый.
— Да.
Джон опирается локтями о высокую кровать, прячет лицо в ладонях.
Шерлок не понимает, что сейчас произошло. Что-то надломилось в нем, надорвалось, и теперь каждый вздох Джона медленно распарывает его по швам.
Шерлок не понимает, что произошло. Что-то очень важное. И мыслей нет, только нелепое, неуместное облегчение, мелькнувшее на задворках сознания.
Джон кладет голову на скрещенные руки, тяжело вздыхает.
Осторожно, словно совершая что-то запретное, Шерлок касается его волос. Плечи Джона напрягаются на миг — Шерлок задерживает дыхание. Сейчас он ощущает себя подростком, одиноко сидящим на кровати в рождественскую ночь. И то, что он чувствует, напоминает…
Шерлок вздрагивает от резкого звука. Дисплей его телефона загорается. СМС от Майкрофта. Они никогда не поздравляют друг друга с Рождеством, и Шерлок примерно представляет содержание этого сообщения. Только он не думал, что люди Майкрофта сработают так быстро.
«Шерлок! Как ты мог быть таким самонадеянным! Это было невероятно, удивительно глупо! Ты разочаровал меня, брат. Но, возможно, я прощу тебя, если объяснишь матушке, что построждественские дни я предпочту провести в более приятной компании.
С Рождеством».
Шерлок беззвучно смеется.
Старина Майкрофт. Теперь ты знаешь, что такое настоящие рождественские подарки! Встряска, взрыв эмоций, пробуждение забытых чувств и запорошенных снегом жизненных ценностей.
Радикальные меры.
Шанс обрести то, что давно искал.
Из кухни тянет гарью — подгорает фирменная рождественская индейка, а Джон спит. Лицо его спокойное, умиротворенное, словно ему снится что-то очень приятное. Шерлок легко касается его щеки — бедный милый Джон. Когда он стал задумываться о переезде к Саре, Шерлок понял, что просто не может его отпустить. Он видел Джона насквозь: его метания, страхи… его привязанности. Почему-то даже самому смелому вояке сложно признаться в своих влечениях. Когда мужественность стали измерять красотой женщин, которые рядом? Почему нельзя измерять ее интеллектом мужчин?
Иногда всем нужна встряска.
И это было даже интересно. Смастерить несложное взрывное устройство, рассчитать силу, написать веселую открытку — вот Мориарти удивится! Провернуть все оказалось проще простого. И сломанная нога — малая плата за удовольствие разворотить квартиру Майкрофта. За удовольствие ощущать под пальцами кожу Джона и слушать его тихое дыхание.
Джону будет хорошо. Гораздо лучше, чем с любой девушкой. Шерлок научится, он будет стараться. И Джон осознает, смирится с тем, что Шерлок, как всегда, распознал много раньше…
…
А если…
Нет, Шерлок Холмс никогда не ошибается.
Конец
18.02.2011 в 23:11
Пишет
Curly_Sue:
Название: Sail awayАвтор: Curly_Sue
Бета:
Staisy_Тип: слэш
Пейринг: Лестрейд/Майкрофт. Или наоборот.
Рейтинг: R
Жанр: романс,
Размер: мини
Саммари: немного о кризисе среднего возраста.
Дисклаймер: отказываюсь.
Фик написан на Sherlock BBC Fest на заявку 6.17. Лестрейд/Майкрофт.
читать дальше
Sail away tomorrow,
sailin' far away.
To find it steal or borrow.
I'll be there someday yea-yea-yeah yea-yea-yeah.
1.
— Послушай, милый, тебе обязательно нужны эти запонки!
…ювелирная латунь, отделка — палладий; камень-вставка — кристалл Сваровски! Запонки только для настоящих мужчин! Внимание, количество товара ограничено! Звоните нам прямо сейчас по телефону…
Эмили всё время вяжет. Или вышивает. Или накалывает бисер на тончайшую леску под нудное бубнение телевизора.
— Милый, как думаешь, может, нам стоит купить тебе эти запонки?
Запонки — треть оклада. Посеребрённая запятая с блестящим стразом. Самое то для инспектора Скотленд-Ярда. Самая нужная вещь. Необходимая.
— Грег, милый, ты слышишь меня?
Я включаю громче Дип Пёрпл в наушниках. Ненавижу выходные.
К своим «за сорок» у меня есть всё — любимая работа, жена, уютная квартира.
И я ненавижу выходные.
Бесстрастный дисплей Нокии отсчитывает секунды.
Я вздрагиваю от холодного прикосновения к шее. Эмили забирается ладошками под ворот футболки, трёт, разминает мои плечи. Дип Пёрпл поют нашу с ней песню. Я закрываю глаза, представляю, как Эмили за моей спиной шевелит губами, подпевая.
I love her, I need her,
I seed her.
Yeah she turns me on.
Alright hold on tight.
I'm a highway star.
Её прикосновения.
В самом начале, когда я приходил домой с работы, Эмили бежала в прихожую, обхватывала моё лицо своими маленькими ладошками и шептала: «Мой герой!»
Я был героем для неё. Семьянином. Идеальным мужем.
Я любил её.
Её прикосновения, свежий запах волос, её ладони, шею, грудь, живот. Я любил её.
— Эмили, пожалуйста, не трогай меня. Мне нужно сосредоточиться.
Ни хрена мне не нужно. Просто у неё слишком холодные руки.
Это грустная история.
У неё всегда холодные руки, но раньше мне это нравилось.
Это всё кризис среднего возраста.
Осенью скучно. Ничего не происходит, все в спячке, рай для суицидников.
В правом верхнем углу рабочего стола ноутбука у меня есть невидимая папка. Когда я захочу развестись, я сделаю так, чтобы Эмили её обнаружила.
Ненавижу выходные.
По воскресеньям у нас бывает секс. Эмили гасит свет, ложится на спину и разводит ноги. Я зажмуриваю глаза и притворяюсь, что всё это не со мной, не в моей жизни.
Вперёд-назад.
Как понять, что ты гей?
Воскресными вечерами я представляю, что подо мной один из парней из компьютера, из той невидимой папки.
Когда тебе за сорок, когда у тебя есть всё — любимая работа, жена, уютная квартира, в один прекрасный день ты вдруг задумаешься: а что дальше?
Это произойдет неожиданно. К примеру, ты пьешь обеденный кофе за пластиковым столиком кафе и вдруг замираешь, не донеся чашку до рта. Осеняет, что от тебя уже прошло полвека. А что дальше?
Ты думаешь об этом весь оставшийся вечер. На работе, по дороге домой, за ужином, в душе. Ты не можешь заснуть ночью, ворочаешься в кровати.
Утром ты выныриваешь из липкой полудремы под мерзкую трескотню будильника. Злой, помятый, со щетиной и пасмурными тенями под глазами подходишь к зеркалу. И спрашиваешь, спрашиваешь себя. Полвека. Что дальше?
И так каждый день. Неделями, месяцами.
Когда есть работа, ещё ничего. Трупы, кровь, оправданные в зале суда убийцы. Я страдаю, ненавижу людскую дикость и наши чёртовы законы. Я гоняюсь за разгадками. Я на острие. Я занят.
А когда затишье... Такое, как этой осенью…
Одним вечером ты залезаешь в интернет и прячешься там пару недель, перескакивая с игр на новости, с блогов на порносайты.
В интернете ты можешь быть кем угодно. Можешь наврать, что жена у тебя — модель, а у подъезда твоего стоит новехонький жёлтый Ламборгини.
В интернете нет этого «Что дальше?». Только здесь и сейчас. Имитация жизни. Концентрированный суррогат. И время летит незаметно.
С игр на новости, с блогов на порносайты.
Как понять, что ты гей?
Одним вечером ты открываешь страничку любимого порносайта и включаешь привычное, засмотренное до мозолей.
Вдруг замечаешь, что сбоку, с рекламы тебе улыбается мальчик. Худой, бледный, с торчащими сосками и солидной выпуклостью в боксёрах. Он улыбается и развратно облизывает губы.
От запретности перехватывает дыхание. Но ты ведь просто посмотришь одним глазком? Помедлив, кликаешь на этот баннер.
А потом ты кончаешь. Жарко, позорно и слишком быстро.
Не ты.
Я.
Я кончаю. В ужасе закрываю ноутбук и иду в темноту, в кровать, под тёплый бок Эмили.
Уже утром догадываюсь стереть историю посещений сайтов. Чтобы больше не… Не что?
Я не знаю.
Днём на работе я рассматриваю фотографию Френка Баттерса, который нагло и триумфально ограбил Государственный Банк Индии в Вестминстере.
«Мужчина на вид около 30—40 лет, рост 185—190 сантиметров, весом около 80 килограмм, волосы коротко стриженные, был одет в пальто черного цвета, черные перчатки, джинсы синего цвета. Сутулится. Имеет привычку держать руки в карманах…»
Я безучастно гляжу на ухмыляющегося с фотографии Баттерса, пью кофе. Ближе к обеду Салли отправляет меня домой, приговаривая, что так паршиво я уже давно не выглядел и что если я болен, то заражу всех вокруг.
А я болен. Меня бросает в жар и в холод…
Это грустная история. Очень грустная.
Когда тебе за сорок, когда у тебя есть всё… А что, собственно, «всё»? Жена. Квартира. Возраст средний, должность тоже средняя. Ты вдруг понимаешь, что всё это херня, ничего у тебя нет. И что дальше?
В тот вечер я напился, а ночью, пока Эмили спала, я кончал, глядя на ласкающих друг друга андрогинов.
Это грустная история.
Как понять, что ты гей?
Если ввести в гугл этот вопрос, выпадает пятьсот сорок три тысячи результатов.
Всё, как правило, начинается с увлечения модой, живописью и творчеством Фредди Меркьюри. Потом вы начинаете танцевать под Нижинского в трико, пользоваться карандашом для глаз и снимать подвыпивших подростков в забегаловках.
— Грег! Иди ужинать!
— Иду, дорогая!
Как понять, что ты гей?
Когда от перспективы ужина с любимой женой холодеют руки?
Если ты задумался об этом — ты гей. А вообще, сам смотри. Кого тебе хочется?
Хочется. До дрожи, до испарины на лбу.
Латентный гомосексуалист может всю сознательную жизнь провести с одной женщиной, а потом вдруг встретить на улице смазливого парня и сорваться с цепи.
— Грегори! Все остынет!
— Иду, дорогая!
В наушниках надрываются Дип Пёрпл.
I've been losing my mind, baby baby babe.
Oh oh oh, oh woman, oh woman, oh woman.
I've been losing my mind.
Эмили плохо готовит. Раньше это забавляло — мы могли заказать китайской еды и проваляться весь вечер в постели. Когда это было в последний раз? Не помню.
Это всё кризис среднего возраста.
Ужин из полуфабрикатной смеси. Когда-то я мог это есть.
Подцепляю вилкой стручок фасоли.
Тренажёр Супер Твистер сжигает жир, укрепляет и моделирует ваше тело, делает мышцы натренированными, а живот более плоским. С помощью тренажёра Супер Твистер вы сможете укрепить ягодицы…
— Милый, давай купим такой тренажёр?
Фасоль по вкусу похожа на резину.
У нас дома уже есть беговая дорожка, баррикады таблеток для сжигания жира, горы столовых сервизов, пара вульгарных побрякушек, надувная кровать и машинка, которая умеет подшивать шторы прямо на карнизе.
У нас во всех комнатах жалюзи.
— Посмотри! Посмотри, какая у девушки фигура! И вот… Ах! Какой мужчина! Посмотри, Грег!
Мужчина. Брюнет с надменной улыбкой. По виску стекает капелька пота… Ниже, ниже…
Латентный гомосексуалист может всю сознательную жизнь провести с одной женщиной, а потом вдруг…
Телефон в комнате взрывается «Smoke On The Water», и Дип Пёрпл — это как подарок свыше. Дип Пёрпл и спаситель-звонящий.
Хотя это не тот случай.
— Добрый день, инспектор. Мистер Холмс хотел бы встретиться с вами чрез полчаса на Лексингтон-стрит. Не опаздывайте.
Антея. Чёртов Холмс. Лощёный индюк.
— Грег, кто это был?
— Это по работе, милая. Я скоро вернусь.
Когда я целую Эмили в щёку, мужчина в телевизоре зазывно мне подмигивает.
2.
Погода паршивая. Ветер немилосердно треплет полы плаща, путается под ногами одинокими грязно-желтыми листьями.
Огромный, таинственно поблескивающий тонированными стеклами ягуар с правительственными номерами я замечаю сразу. Не успеваю подойти — выходит. Вальяжный, надменный правительственный индюк.
— Добрый вечер, мистер Холмс.
— Добрый вечер, инспектор. Как ваши дела?
— Нормально, а у вас? Впрочем, давайте-ка сразу к делу, время позднее.
Холмс вешает на сгиб локтя неизменный зонт, достает из жилетного кармана золочёный брегет. Франт. Франт и индюк. Вон, на стене кофейни часы висят, будто сложно глаза поднять.
Холмс решительно закрывает крышку брегета:
— Пройдемся?
Киваю.
Идем. Ягуар шуршит шинами за нами.
Я ёжусь в тонком не по погоде плаще, поднимаю воротник. А Холмсу все нипочём — шагает в своей твидовой тройке ценой в годовой бюджет небольшой страны третьего мира, и будто никакого ветра нет.
— Итак, уважаемый инспектор, я хотел бы обратиться к вам с просьбой… — и добавляет шутливым полушепотом: — А я редко прошу…
Легко касается ладонью моего плеча. Я понял. Шутку оценил. Улыбаюсь краешком губ.
— Итак, дорогой инспектор, как вы могли догадаться, я к вам по поводу моего непутевого братца.
Парочка перед нами держится за руки. Когда мы с Эмили в последний раз гуляли?
— Я вас внимательно слушаю, — говорю.
— Дело в том, что я хотел бы отправить Шерлока в путешествие по Европе. У меня появилась информация, что один ваш общий знакомый страстно желает расправиться с ним в самое ближайшее время…
— Очень рад за Шерлока, но…
— Не стоит перебивать меня, инспектор! — Напустил стали в голос, стал прямо как живой. Откашливается. — Продолжу, с вашего позволения. Я бы не хотел, чтобы вы встречались с моим братом, пока я не решу эту нашу маленькую проблему.
— Что за…
— Понима-аю. Понимаю, дорогой инспектор. Преступность, дела сложные, запутанные… Но сами! Са-ами. С каждой загадкой, которую вы как леденец протягиваете Шерлоку, он увязает в этой работе всё больше. В вашей, инспектор, работе. Поэтому я хотел предупредить, что после любого вашего контакта с Шерлоком вы будете вынуждены столкнуться с моим… неудовольствием.
Угрожает, индюк.
Парочка, идущая впереди нас, так и не расцепила рук. Вокруг осень, ветер и серый Лондон. Боже мой, что я здесь делаю?
Холмс замер на мостовой, смотрит на меня, чего-то ждёт.
— Хорошо, — говорю, — я понял вас предельно ясно.
Холмс неспешно, по-кошачьи подходит ко мне. Немного медлит, будто решает, стоит ли пачкаться, а потом цепляет моё предплечье в стальной захват и шепчет, проникновенно, глядя мне в глаза:
— Я. Знаю.
— Что?
Он усмехается:
— На случай, если вам вздумается хитрить…
— Не понимаю, о чём вы.
— Я знаю, что за папка находится в правом верхнем углу рабочего стола вашего ноутбука.
Удар под дых. В легких не осталось воздуха, только вдруг ставший нестерпимо жарким ветер.
Холмс очень серьёзно смотрит мне в лицо. Глаза у него спокойные, дымчато-синие со стальным отливом. Мне вдруг становится на всё плевать:
— Шантажировать меня вздумали?
— Ну что вы! — Добродушно разводит руками. — Что вы, что вы! Ни в коем случае! Я слегка напомнил вам… правила игры.
— Игры?
—Что-то вроде того.
Брегет Холмса, отзываясь на гулкое завывание Биг-Бена, отбивает десять вечера. Интересно, у него есть мобильник? А если есть, то какая на нём мелодия? Гимн Англии? «Боже, храни королеву»?
Он. Знает.
— Пойдёмте к машине, думаю, мы друг друга поняли.
Киваю.
Ягуар тихонько урчит в отдалении. Так странно, выходной день, а народу на улице почти нет.
— Смотрите! — Холмс вдруг замирает, весь подбирается, глядя на противоположную сторону улицы. — Да не пяльтесь вы так! Осторожно! Вон Баттерс ваш!
И правда. Баттерс. Черное пальто, пружинящая походка, руки в карманах. И лицо! Правда похож! Чёрт, как похож!
Баттерс поворачивает за угол, и я уже бегу вслед за ним. Все эти исправно срабатывающие охотничьи инстинкты. Ветер в лицо. Лабиринт улиц. Бьющие по глазам неоновые проспекты и темные закоулки.
В переулке, ведущему к Беруик-стрит, я не выдерживаю — сколько можно бегать? — ору:
— Баттерс! Это полиция! Сдавайся, не делай глупостей!
Баттерс оглядывается и припускает со всех ног. Я за ним. Просчитываю возможные варианты.
Если не остановить его до Беруик-стрит, то он уйдет. Воскресными вечерами в это время мимо Театра Королевы, многочисленных кафе и магазинов дрейфует тягучая, восторженная толпа.
— Баттерс! Сдавайся!
Ветер в лицо, пот заливает глаза, ног не чувствую, а в легких — горячий, царапающий узел.
— Сдавайся! — Ору из последних сил.
И Баттерс вдруг резко останавливается. Я тоже замираю.
Баттерс медленно разворачивается.
— На землю! — Слышу за своей спиной.
Это инстинкты. Падаю ничком.
Звук выстрела перекатывается громогласным эхом по переулку.
А Баттерс убегает. Сворачивает на освещённую вечерним неоном Беруик-стрит.
— Как вы?
Взмыленный Холмс садится на корточки рядом, трясёт меня за плечо. От прически — ни следа, глаза горят, шумно дышит.
— Что за фокусы! — Ору, вскакивая на ноги. — Что за ребячество! Вы осознаете, что помешали мне поймать опаснейшего преступника?
— Осознаю, — улыбается. Поднимается с корточек, вытягивает руку с матово поблескивающим вальтером, будто целится. Франт! Индюк!
— Вы… Вы…
— Я задел его, — самодовольно. — Попал в плечо. Так что завтра пороетесь хорошенько среди доморощенных целителей и найдёте.
— Вы… — выдыхаю, — уверены?
— Абсолютно.
Краски меркнут вокруг меня. Ветер забирается под воротник пальто, старательно дует в разгоряченную спину — завтра не смогу согнуться.
Холмс стоит рядом с видом победителя. Ко лбу прилипла прядь волос, он пытается сдуть её, смешно скривив губы. Так странно видеть его без зонта.
Я вдруг думаю, что он, скорее всего, младше меня.
Стоит, протирает ствол вальтера белым в синюю клетку платком.
— Послушайте, — говорю.
— Ммм? — Трёт платком свой вальтер. Вперёд-назад.
По виску его стекает капелька пота… Ниже, ниже… По шее, в расстёгнутый ворот белоснежной рубашки…
Латентный гомосексуалист может всю сознательную жизнь провести с одной женщиной, а потом вдруг встретить на улице смазливого парня и сорваться с цепи.
— Послушайте, — голос вдруг сел.
Холмс смотрит исподлобья, продолжая натирать ствол:
— Хотите поблагодарить меня? Не стоит. Всего лишь небольшая пробежка. Полезно перед сном.
Прячет вальтер в кобуру на поясе. И замирает. Смотрит в упор. В тусклом свете, проникающем в подворотню, его глаза кажутся чёрными.
— Да. Я… — моё сердце, кажется, спятило, а в солнечном сплетении скручивается липкое сладкое предвкушение. А что дальше?
Холмс прикрывает на миг глаза, прерывисто выдыхает.
— Ну что же вы, — зачем-то шепчет и делает шаг назад. И ещё один. Упирается спиной в стену. Глаза его блестят, и я как под гипнозом не могу оторвать взгляд.
А что дальше?
Ветер носится между нами, подбирает огрызки коробок, шевелит крылья старых газет.
Я болен. Меня бросает в жар и в холод…
Я подхожу к нему. Так давно ничего не боялся, а сейчас потеют ладони, страх вибрирует под кожей.
Он. Знает.
Убираю с его лба непослушную прядь волос, прослеживаю пальцем путь от виска к плотному крахмальному вороту сорочки, уже всей ладонью веду ниже и ещё ниже, по твиду ценой в годовой бюджет небольшой страны третьего мира, ныряю рукой под его пиджак, обвивая талию.
Я держусь, я как под гипнозом, пока он смотрит. Но он закрывает глаза и откидывает голову назад.
И тут я понимаю, что можно. Мне можно всё.
…а потом вдруг встретить на улице смазливого парня и сорваться с цепи.
Реальность расфокусируется на миг и бьёт многовольтным разрядом вдоль позвоночника, когда я впиваюсь губами в его шею.
Он солёный. Сладкий. Гладит по волосам, а я целую, целую, сдираю с него пиджак, борюсь с пуговицами на жилете. Трогаю его всего, ощупываю спину, вылизываю шею, нещадно вжимаю его в шероховатую стену.
Он пахнет зноем. Кориандром, мускусом, чем-то невероятным и наверняка баснословным. А ещё сигаретами с ментолом. Сжимаю губами плотную мочку уха, замираю, прислушиваясь к себе.
Я хочу всего.
Сдираю жилет с его плеч. Грустно звякает об асфальт золочёный брегет.
Меня колотит как в лихорадке, я боюсь и не знаю, что делать.
Отстраняюсь на миг только для того, чтобы прошептать, объяснить свою неловкость:
— Я… То, что происходит…
— Я знаю, — хрипло. — Это в первый раз. Я знаю.
От Холмса волнами разливается ожидание, трепет, волнение и ещё какие-то флюиды, лишающие меня жалких остатков самоконтроля.
— Хорошо, — говорю я. И целую его в губы.
Так странно, он выше ростом, и мне приходится привстать на цыпочки. Снизу вверх. Ладонью по шее, по шершавой щеке. Не забывать дышать. Не упасть в этой истошно раскачивающейся реальности.
Это почти так же, как с девушкой. Только ярче, резче, жарче. Кончиком языка по узким губам и глубже, в ментоловый жар.
Он целует в ответ и стонет горлом, еле слышно. Шарит холодными ладонями по моей спине под футболкой, ощупывает, притягивает ближе.
Я раздвигаю языком его губы, изумляюсь, запоминаю, смотрю во все глаза, а он зажмурился до морщинок и смешно наморщил лоб, будто я не целую его, а мучаю.
I've been losing my mind, baby baby babe.
Пульс бухает в висках, дёргано трепещет под коленками. Не хватает дыхания.
Пробираюсь ладонями под его рубашку, обнимаю, грею, отстранив от холодной стены. Утыкаюсь лбом в его плечо, чтобы получить крохотную передышку и глотнуть воздуха.
Разгоряченное тело ноет от близости, меня колотит от насквозь продувающего нас ветра. И мне оглушительно хорошо.
— Холмс, что происходит, а?
— Майкрофт, — выдыхает он мне в ухо.
Майкрофт. Я закрываю глаза и веду ладонью вниз по его спине. Медленно, так, чтобы чувствовать каждый позвонок, чтобы чувствовать каждое движение его мышц.
Когда я добираюсь до пояса брюк, он замирает, даже, кажется, дыхание задерживает.
И тут я вспоминаю, что мне можно всё.
Расправляюсь с его ремнем и пуговицами — брюки сползают к щиколоткам. Решительно ныряю ладонью под резинку его трусов, обхватываю пальцами живое, горячее, шелковистое. Дурею от вседозволенности, от его жалобных всхлипов в ухо.
— Тише, тише, — шепчу, а сам сжимаю, тру напряженную плоть.
Я не знаю, как правильно. Я знаю, как понравилось бы мне.
Как понять, что ты гей?
Когда, не прикасаясь к себе, готов кончить от жалобных стонов другого мужчины? Когда, забыв вдохнуть, хрипишь от легчайшего прикосновения чужих пальцев к пряжке собственного ремня? Когда, теряясь в темноте, среди разноцветных бликов под веками, вжимаешься в упругое тело и вдруг находишь себя. Каждой клеточкой чувствуешь жизнь. Отпечатываешь в памяти дуновения промозглого ветра, осень, полумрак безлюдной улицы и близость, и сумасшедшее дыхание такого же спятившего, как ты.
Я раздвигаю коленом его ноги, трусь ноющим членом о бедро — шумно выдыхает. Рот его приоткрыт, челка прядями на глазах.
Он двигается.
Вверх-вниз. Рвано, судорожно — идеально, как раз так, как мне нравится. Я закрываю глаза и впитываю в себя его движения, его запах и стоны.
— Тише, тише, — шепчу непослушными губами.
А он, наоборот, стонет ещё громче. И прижимается, двигается, двигается….
Воздух вокруг нас раскаляется добела, до шипящего гула, а потом взрывается, бьёт наотмашь наслаждением, сразу, резко. Бросает в гигантскую волну удовольствия, оставляя без сил.
Майкрофт всхлипывает и выгибается напряженной дугой. Застывает неподвижно, будто взведенная пружина, и рушится, обмякает в моих руках.
Я чувствую, как дрожат его ноги.
Обнимаю крепче.
Сонный Лондон вокруг медленно оживает отзвуками голосов, далеким шуршанием шин. Заполняет наш вакуум нарастающим рокотом городского шума.
Я никак не могу восстановить дыхание. Улыбаюсь в его плечо.
Звонок мобильного разрывает хлипкую безмятежность, которая окутывает нас.
— Мистер Лестрейд? Ваша жена Эмили только что поступила к нам с сильнейшей интоксикацией. Передозировка таблеток для похудания. Сейчас она в реанимации…
Пока холодный голос в трубке бесстрастно сообщает о том, что Эмили лежит под капельницей в тяжёлом состоянии, я сгребаю в охапку вещи, разбросанные у наших ног, торопливо натягиваю на себя измятый, истоптанный плащ.
Майкрофт неспешно наклоняется, подцепляет опутавшие щиколотки брюки, долго возится с пуговицами и ремнём.
— Мне нужно бежать, — говорю. Неловко треплю его по предплечью.
— Разумеется.
И я бегу.
3.
В больнице рассеянный свет. И так тихо, что я слышу тиканье настенных часов в другом конце коридора. Тишина здесь пахнет лекарствами, изредка прерывается надрывной пискотней медицинских приборов.
К Эмили меня не пускают. Сквозь стекло я вижу, как мерно вздымается её грудь, как подрагивают её веки. Вокруг Эмили капельницы и какие-то электронные монстры.
Врач сказал, что она выкарабкается, и я могу идти домой спать. Но я не ухожу.
Это грустная история.
Просто я не закрыл ноутбук.
Я думал о разводе. Правда думал. Но и предположить не мог, что Эмили наглотается таблеток для похудания, увидев в моем компьютере порнуху с мальчиками. Какой уж теперь развод.
У меня встали часы. Я уже довольно долго пытаюсь завести их, трясу, стучу пальцами по корпусу… Но стрелки замерли во вчерашнем дне.
— Давай, я сделаю.
Ладонь с длинными, почти женскими пальцами, узкое запястье. Кипельно-белая полоска манжета и запонка — посеребренная запятая с блестящим стразом.
Я вкладываю свои часы за сотню фунтов в эту ладонь.
Майкрофт вешает неизменный зонт на сгиб руки и сосредоточенно щурится, мнёт потертый ремешок, что-то крутит в корпусе.
— Всё, — протягивает часы обратно.
Часы теперь тикают.
Не понимаю, что он здесь делает.
Майкрофт вздыхает, садится рядом на неудобную железную скамью. Берет мою руку, надевает часы на запястье:
— Ну, вот так, — не выпускает мою руку из ладоней.
Вот так. А что дальше?
— Пройдёмся?
Киваю.
Бредем лабиринтами коридоров к выходу.
На крыльце Майкрофт закуривает, вжикнув щегольской Зиппо, обволакивает меня облаком ментолового дыма. А на улице осень и полный штиль.
На стоянке среди белых медицинских автомобилей Ягуар смотрится летающей тарелкой.
Облокачиваюсь на перила.
Это грустная история о глупом инспекторе.
— Ты ведь всё это подстроил?
— Не понимаю, о чём ты.
— Наша встреча, Баттерс, погоня… Всё это…
— Баттерса, между прочим, взяли, пока он выковыривал в Вест-Энде мою пулю из плеча.
— Значит, Баттерс всё-таки был настоящий.
Важно кивает. Выдыхает ровную стайку идеальных дымных колечек. Франт. Франт и индюк.
Улыбаюсь.
С неба сыплется мерзкая морось. Кто-то где-то плачет.
— Часто ты так?
— Как?
— Устраиваешь спонтанные… рандеву в тёмных переулках?
Майкрофт отправляет окурок в урну, засовывает руки в карманы. Ёжится от легкого порыва ветра.
— Это, как ты выразился, «рандеву» такого рода было первым. Знаешь, мой дорогой инспектор, латентный гомосексуалист может всю сознательную жизнь провести в обществе женщин, а потом однажды встретить парня с умными карими глазами и несколько лет сжимать зубы, пытаясь не думать о нем ежечасно.
— То есть, всё-таки…
— Нет, — прерывает, а в глазах пляшут чёртики. — Баттерс был самый что ни на есть настоящий.
Мы молчим немного. До тих пор, пока брегет Майкрофта не затягивает свою заунывную мелодию.
— Послушай, — медленно начинаю, — если я скажу тебе, что уже пару лет гонюсь за Бадди Хоули…
— Я понял, — кивает серьёзно. Достает брегет из жилетного кармана, бережно щелкает золочёной крышечкой. — Встретимся завтра, в десять вечера, на Парк-Роуд. Кто знает, может и повстречается нам твой Хоули. А сейчас мне нужно бежать.
— Разумеется, — улыбаюсь я.
И он уходит.
Конец URL записи URL записи
@настроение:
френдлентозагаживательное)
@темы:
шерлок,
перепост